Книга Шутка - Милан Кундера

Где это было, Люция?

В квартире одного из команды, отец с матерью ушли в ночную, там была кухня и одна комната, в комнате стол, кушетка и кровать, над дверью в рамке надпись: «Пошли Бог счастья», а над кроватью в раме красивая госпожа в голубом одеянии держала у груди младенца.

Дева Мария?

Люция не знала.

А потом, Люция, что было потом?

А потом это часто повторялось и в той же квартире, и в других, и еще на природе. Это стало в команде обычаем.

И тебе нравилось, Люция?

Нет, не нравилось; с тех пор обращались они с ней все хуже и грубее, но не было оттуда дороги ни назад, ни вперед, никуда.

А как это кончилось, Люция?

Однажды вечером в одну такую пустую квартиру нагрянула полиция и всех до одного забрала. На совести ребят из команды, оказалось, были какие-то кражи. Люция об этом не знала, но известно было, что с командой она была во всем заодно и что команде — это тоже было известно — она отдавала все, что только может она как девушка дать. Она была опозорена на весь Хеб, и дома ее избили до полусмерти. Ребята получили разные наказания, а ее послали в исправительный дом. Там она пробыла год — до своих семнадцати. А потом ни за что на свете уже не захотела возвращаться домой. Вот и пришла она в черный город.

15

Я был буквально ошеломлен, когда позавчера Людвик сообщил по телефону, что знает Люцию. К счастью, он знал ее мельком. В Остраве у него якобы было знакомство с одной девушкой, которая жила с Люцией в общежитии. Когда он снова вчера о ней спросил, я рассказал ему все. Мне уже давно нужно было сбросить с себя этот камень, но до сих пор я не находил человека, которому мог бы довериться до конца. Людвик расположен ко мне и при этом достаточно далек от моей жизни, и тем более от жизни Люции. Следовательно, мне нечего было опасаться, что предаю тайну Люции. Нет, о том, что доверила мне Люция, я не рассказал никому, разве только вчера Людвику. Впрочем, о том, что она была в исправительном доме и воровала на кладбище цветы, знал из ее характеристики весь госхоз. В целом с Люцией обходились ласково, но неустанно напоминали ей о прошлом. Директор говорил о ней как о «маленькой расхитительнице могил». Говорил вполне добродушно, но из-за этих разговоров Люциины давнишние грехи не изглаживались из памяти.

Люция была постоянно и непрерывно греховна. А при этом она не нуждалась ни в чем, кроме прощения. Да, Людвик, она нуждалась в прощении, нуждалась в том, чтобы пройти загадочное очищение, которое вам неведомо и непонятно.

Люди сами, известно, не способны отпускать грехи, это вовсе не в их власти. Им не дано изгладить грех, который содеялся. Это превыше человеческих возможностей. Лишить грех его силы, искупить грех, изъять его из времени, то есть что-то обратить в ничто, — деяние таинственное и сверхъестественное. Лишь Бог — ибо Он вырывается за пределы мирских закономерностей, ибо Он свободен, ибо Он способен творить чудо, — может изгладить грех, может обратить его в ничто, может простить его. Человек может прощать человеку лишь потому, что опирается на прощение Божие.

Но вы, Людвик, поскольку не веруете в Бога, не умеете прощать. Вы постоянно помните пленарное заседание, на котором все единодушно подняли против вас руки и согласились разрушить вашу жизнь. Вы им не простили этого. И не только им как отдельным личностям. Их там было человек сто, а это уже множество, которое в какой-то степени становится малой моделью человечества. Вы не простили человечеству. С той поры вы не доверяете ему и питаете к нему ненависть. Я могу вас понять, но это ничего не меняет в том, что такая всеохватная ненависть к людям страшна и греховна. Она стала вашим проклятьем. Ибо жить в мире, в котором нет никому прощения и грех неискупим, это все равно, что жить в аду. Вы живете в аду, Людвик, и мне жаль вас.

16

Все, что на этой земле сотворено Богом, может принадлежать дьяволу. В том числе и телодвижения любовников. Для Люции они стали сферой гнусности. Они сочетались у нее с лицами одичалых парней, а позже с лицом преследовавшего ее солдата. О, я вижу его перед собою так ясно, словно знаю его! Банальными словами о любви, сладкими, как патока, он приправляет грубое насилие самца, содержащегося без женщин за казарменной проволокой! И Люция вмиг познает, что нежные слова — всего лишь лживый покров на волчьем теле хамства. И весь мир любви рушится, летит в бездну гнусности.

Здесь были истоки болезни, отсюда мне надо было начинать. Человек, ступающий по морскому побережью и исступленно размахивающий высоко поднятым фонарем, может казаться безумцем. Но в ночи, когда в волнах мечется заблудшая лодка, тот же самый человек может стать спасителем. Земля, на которой мы живем, — это пограничная территория между небом и адом. Ни одно начинание само по себе не бывает ни добрым, ни злым. Лишь его место в сущем порядке делает его добрым или злым. Далее телесная любовь, Люция, не бывает сама по себе хорошей или дурной. Если она будет в согласии с порядком, который установил Бог, если ты будешь любить любовью верной, то и телесная любовь будет благостной и принесет тебе счастье. Ибо Бог порешил так, что «оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и два будут одною плотью».

Всякий день я говорил с Люцией, всякий день твердил ей, что грех ей будет отпущен, что она не должна замыкаться в самой себе, что должна скинуть смирительную рубашку со своей души, что должна покорно отдаться Божьему порядку, в котором и любовь тела обрящет свое место.

Так проходили недели…

Затем пришел весенний день. На холмистых откосах цвели яблони, и их кроны на легком ветру походили на раскачанные колокола. Я закрыл глаза, вслушиваясь в их бархатный звук. А когда открыл глаза, увидел Люцию в синем рабочем халате, с тяпкой в руке. Она смотрела вниз в долину и улыбалась.

Я наблюдал за этой улыбкой, силясь проникнуть в нее. Возможно ли? Ведь душа Люции до сих пор находилась в постоянном бегстве, бегстве от прошлого и будущего. Ее пугало все. Прошлое и будущее были для нее подобны водяным пропастям. Она в страхе цеплялась за дырявый челн настоящего, словно за утлое прибежище.

И вот сегодня она улыбается. Без причины. Просто так. И эта улыбка говорит мне, что она смотрит в будущее с доверием. В эту минуту я испытывал то же, что и пловец, достигший после многих месяцев обетованной земли. Я был счастлив. Я оперся о кривой ствол яблони и снова на мгновение закрыл глаза. Я слышал шелест ветерка и бархатное вызванивание белых крон, я слышал трели птиц, и эти трели перед закрытыми глазами превращались в тысячи светильников, вознесенных в невидимых руках во славу великого торжества. Я не видел рук, но слышал высокие звуки голосов, и казалось мне, что это дети, веселая детская процессия… И вдруг я почувствовал на своем лице руки. И раздался голос: «Пан Костка, вы такой хороший…» Я не открыл глаз. Не шевельнул рукой. Я все время видел превратившиеся в хоровод птичьи голоса, я все время слышал звон яблонь. И голос досказал глуше: «Я люблю вас». Наверное, мне положено было дождаться этой минуты и немедля уйти, ибо моя цель была достигнута. Но прежде чем я успел что-либо осознать, на меня навалилась одуряющая слабость. Мы были совсем одни на широком приволье, средь жалких яблонек, и я обнял Люцию и лег с нею на первозданное ложе.