Книга Женщина-зима - Алина Знаменская

— Недолго!

После этой встречи Полина наотрез отказалась продолжить прогулку. Заторопилась домой, у крыльца скомканно попрощалась с Добровым и закрыла за собой дверь.

Одним словом, волшебный настрой ее испарился в какие-то две минуты. Добров еще с полчаса вышагивал по улице возле домов Полины и ее отца, затем все же отправился спать. Но заснуть он не смог, как ни старался. Долго ворочался с боку на бок, потом вышел на кухню, где читал газеты страдающий бессонницей Петр Михайлович.

— Михалыч, ты не будешь возражать, если я выпью? Петр Михайлович поднял на постояльца прищуренные глаза. Очки сползли на нос.

— Отчего ж? Выпей. Вижу, маешься без сна.

Петр Михайлович убрал газеты, освободил стол. Добров принес водку.

— Выпьешь со мной?

— Я свое отпил, — крякнул Петр Михайлович, доставая из холодильника сало и огурцы.

Добров налил себе стопку, выпил и понюхал сало. Закусил хрустящим ледяным огурцом. Огурец отдавал хреном и укропом. Был ядреным, в нежных пупырышках, крепко соленым и остро-вкусным. Добров даже зажмурился.

— Сам солил, Михалыч?

Тот, довольный, расплылся в улыбке:

— Нравится? Это Полина… Она — спец по соленьям всяким. А вот ты сало попробуй. Сало — я сам.

— Полина… — повторил Добров, глядя куда-то мимо Петра Михайловича. Налил себе еще. Выпил. — Не верит она мне, отец. Не верит…

— А ты сам-то себе веришь? — усмехнулся Петр Михайлович. — Сам-то понимаешь себя?

Добров помолчал. Добросовестно подумал над вопросом.

— Ты думаешь, я бабник, Михалыч?

— Зачем же?.. — возразил тот.

— Я не бабник, — продолжал Добров. — Зацепило меня в ней что-то. Сам не знаю что, отец. Настоящая она, твоя дочка Полина. Земная. И в то же время непонятная. Так вот посмотрит, словно все про тебя знает. И тайну какую-то знает вроде. Тянет меня к ней.

— Тянет… — Петр Михайлович усмехнулся. Он видел, что хмель снял с постояльца тормоза, что тот жаждет выговориться. Поставил чайник на плиту, достал заварку. — Дело молодое, — неопределенно проронил он.

— Да при чем тут это! — горячо возразил Добров. — Она нравится мне не как женщина даже, а как человек! Понимаешь?

— А чё тут непонятного? Помолчали.

— И как женщина… — сам себе возразил Борис. — Как женщина и как человек. Понимаешь, Михалыч?

— Понимаю, чё ж не понять?

Петр Михайлович залил заварку кипятком. Дал настояться. Он признавал чай только вприкуску с комковым сахаром. Шумно дул и столь же шумно отхлебывал. — Только понимаю, не пара она тебе.

— Почему?

— Да сам посуди. В город она не поедет, было уже. Деревенская она. А ты — городской. Ты в городе деньги делаешь, а тут чего?

Добров кивал, словно ждал этих слов. Ничего нового он не услышал.

— Михалыч, а ты часто о жизни думаешь?

— Как это? — не понял тот. — Что о ней думать? Живи знай…

— Ну, вот ты жизнь прожил, детей поднял, жену схоронил. Внуки у тебя выросли. А смысл в чем? Зачем все это было? Бывают такие мысли?

Добров влажными глазами уставился на старика. У того в глазах пряталась хитринка.

— Нам, крестьянам, это ни к чему, — сказал тот. — Да и некогда. Живи как часы, иначе не получится. Пришла весна — работай с утра до вечера. Летом — тоже не плошай. Осенью — само собой. А остановишься, задумаешься — все. Пиши — пропало! А зима на пятки наступает…

— Вот… — поднял вилку с салом Добров. — Вот! В бизнесе и того хуже! Не как часы, а как гоночная машина. Я, когда начинал, первые семь лет в отпуск не ходил. Совсем. И вот у меня из моего механизма какой-то винтик выскочил. Я остановился и смотрю вокруг. И думаю — где смысл? А если я завтра умру? Понимаешь меня, Михалыч?

Тот кивнул и подвинул постояльцу хлеб.

— Ты закусывай. Может, картошки погреть?

— Не надо. Думаешь, я пьяный, разболтался? Я пока не изменю что-то в своей жизни — не успокоюсь. Я себя знаю. Нигде мне покою не стало, Михалыч. Только у вас в Завидове как-то душа смягчается. Ты это как объяснишь?

Петр Михайлович покачал головой, подлил себе кипятку. Ему хотелось сказать, что Бориса тянет к его дочери оттого, что она-то как раз смысла не ищет. Она просто живет. Делает что должна, и все. И ее спокойствие и уверенность манят потерявшего покой Доброва.

Подумал так, но не сказал. Сами пусть. Может, счастье это для дочери, а может — новая боль. Как знать? За свою длинную жизнь Петр Михайлович вывел для себя правило: ни во что не вмешиваться, пока тебя не попросят. Человек должен сам для себя все решить, без чужих советов. Поэтому он молча попивал свой чаек вприкуску и слушал откровения подвыпившего Доброва. Об их ночном разговоре Петр Михайлович не рассказал никому.

Глава 16

В Завидово приехала Любава. Против своего обыкновения она не зашла к сестре, а явилась сразу в дом отца. Полина узнала о приезде сестры, только когда отец позвонил и позвал ее обедать.

— Гостья у нас, — довольным голосом сообщил он в трубку. — С Борисом знакомится.

Полина удивилась, но показывать свое удивление не стала, а пришла к отцу на обед, захватив с собой свежего творога.

Стол уже был накрыт, Любава с Борисом весело болтали, будто знали друг друга сто лет. Отец нарезал на деревянном кружке копченое сало.

Полина рта не успела открыть, заговорила Любава, словно торопясь предупредить возможные вопросы:

— В пекарне все хорошо. Убытки удалось перекрыть, пошла прибыль. Приехала к папе за рассадой. Не дай Бог, огород останется незасаженным. Танюшка же приезжает. Сдаст сессию и приедет.

Полина с некоторым недоумением продолжала наблюдать за сестрой. Та находилась в состоянии легкого нервного возбуждения. Много говорила, сама смеялась своим шуткам, то и дело обращалась к Полине и Борису, словно искала поддержки. Особенно удивило Полину, что Любава при Борисе, как при своем, стала говорить о Семене.

— Семен вчера со своей поругался! — выложила она козырную новость, которую, видимо, берегла «на потом».

— Семен — это кто? — уточнил Борис, переводя взгляд с одной сестры на другую.

— Муж, — в унисон ответили сестры и не стали больше ничего уточнять.

— Ага, — кивнул Доброе, намазывая холодец слоем горчицы.

— Тетя Стеша сказала. Тети Стешин младший сын, Толька, в соседях с Сизовой. Так вот, говорит, ругались на новой веранде, только пух летел.

— Из-за чего? — спросила Полина. Она знала: сестра ждала этого вопроса. На самом деле ей не хотелось говорить о Сизовой и было неловко за сестру.