Книга Солдат. Политик. Дипломат. Воспоминания об очень разном - Николай Егорычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словом, большое, большое Вам спасибо. Человек этот был в нашей среде настоящим большевиком, комиссаром, который двадцать пять лет верно служил родной литературе, показывая великолепный пример партийности и партийной непримиримости всем нам.
Ваш Б. Полевой».
Брежнева и его окружение раздражало, что авторитет московского первого секретаря продолжает расти. Для того времени я держался слишком независимо и потому становился все более неугоден брежневскому руководству…
В начале апреля 1967 года меня неожиданно вызвал к себе заведующий Международным отделом ЦК Борис Николаевич Пономарев и предложил возглавить партийную делегацию в Египет.
В Египте нас принимали на высоком уровне. Поскольку президент Египта Насер был болен, переговоры с нами вел вице-президент Али Сабри. Он встречался со мной дважды. Первая беседа вместо запланированного получаса продолжалась четыре часа, вторая – тоже продолжительная – проходила практически без посторонних. Али Сабри интересовался кадровой политикой КПСС.
Курировал нашу делегацию начальник канцелярии президента, он же председатель Арабского социалистического союза. В течение двух недель состоялись интересные встречи, переговоры, в частности, с губернаторами.
В результате у меня сложилось впечатление, что в Египте вопрос о власти далеко не решен. Меня тогда поразила эйфория египетских руководителей, которые уверяли меня в достижении гармонии отношений в их обществе. Я им возражал:
– О какой гармонии вы говорите? У вас офицеры армии – бывшие помещики, у которых вы дважды отобрали землю и власть. Сначала вы оставили им по сто гектаров, потом – по пятьдесят. Вы говорите, что не отобрали, а выкупили у фабрикантов их предприятия. Но разве они остались довольны? В то же время дети помещиков и капиталистов являются офицерами в вашей армии. И вы считаете их своими союзниками?
Многое мне тогда показалось тревожным в Египте. Вернувшись, я отправил обстоятельную Записку в ЦК, в которой писал, в частности, что вопрос «кто – кого» там еще не решен, что нам нужно глубже разобраться в событиях в Египте. Хотелось все это донести до наших «верхов». Я просился на прием к Брежневу. Тот обещал встретиться, но ни он и никто другой не захотели меня выслушать.
Ю. Д. Липинский[2]: Состояние войск ПВО в египетской армии, которая была оснащена нашим вооружением, вызвало у Николая Григорьевича большую тревогу… Как раз решение Николая Григорьевича выступить на июньском пленуме ЦК, где он поставил вопрос об обороне, – это результат его поездки в Египет… В отчет о командировке, об увиденном, о состоянии обороны, ПВО и вооруженных сил Египта Егорычев включил даже рекомендации, на что следует обратить внимание руководству нашей страны… Была составлена еще Записка в ЦК на трех или четырех листах. Кому Егорычев отдал ее, я не знаю. Ему ни привета, ни ответа. Никто с ним по этому вопросу даже разговаривать не захотел!
Возможно, поводом к нежеланию встретиться со мной послужил и такой факт.
Как-то во время визита меня пригласили побеседовать с нашими советскими специалистами, работавшими на строительстве Асуанской плотины. Увидев в кабинете начальника стройки два портрета – Ленина и Брежнева, я заметил: «Так даже в Москве не делают». Тот стал оправдываться, что надоде было грязное пятно на стене закрыть, вот он и повесил портрет генсека. Потом, поразмыслив, что сказал что-то не то, решил, видимо, «упредить» – донести на меня за мое замечание.
А Брежнев ничего не пропускал мимо ушей.
С. Е. Егорычева[3]: Еще задолго до поездки в Египет и июньского пленума ЦК я заметила, что Николай Григорьевич стал приходить домой озабоченным, в плохом настроении. Это могло быть следствием его разговоров с Брежневым или другими членами политбюро. «Наверху» обсуждались разные вопросы, по которым он мог высказать свое несогласие.
Особенно неспокойным он стал после приезда из Египта. У него тогда сложились тяжелые впечатления о жизни народа, об обороне Египта, об обстановке в стране в целом. Эта поездка подтвердила его худшие предположения, что и мы не готовы к обороне так, как надо. К этому заключению он пришел и в результате неоднократных поездок по воинским частям Московского военного округа.
Через месяц после моего возвращения из Египта развернулись трагические события: 5 июня 1967 года на Ближнем Востоке вспыхнула война между Израилем и Египтом, во время которой израильская армия нанесла сокрушительный удар по Египту и Сирии, за обороноспособность которых мы несли прямую ответственность.
Война, продолжавшаяся всего шесть дней (как «шестидневная» она вошла в историю), в значительной степени определила дальнейшие события в этом регионе. Израильтяне нанесли сокрушительное поражение превосходящим по численности силам арабов и захватили принадлежавшие Египту Синайский полуостров и сектор Газа, у Сирии – Голанские высоты, у Иордании – Западный берег реки Иордан. Много военной техники, которую Советский Союз поставлял в Египет, попало в руки Израиля.
Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Израилем, чем вызвал нездоровые антиарабские, с одной стороны, и антисемитские настроения – с другой, в нашей стране. Сложившейся тревожной ситуации и действиям политбюро ЦК в этих условиях был посвящен пленум, который состоялся 20–21 июня 1967 года, через две недели после окончания войны.
Этот пленум перевернул всю мою жизнь.
На обсуждение пленума ЦК было вынесено два вопроса: «О политике Советского Союза в связи с агрессией Израиля на Ближнем Востоке» и «О Тезисах ЦК КПСС к 50-летию Великой Октябрьской социалистической революции».
Мне никто не предлагал выступать на пленуме, но, учитывая сложившуюся обстановку, я решил подготовиться и попросить слова. Текст своего выступления я показал лишь очень ограниченному кругу лиц.
Жена очень отговаривала меня от этого выступления, но я ее не послушал.
С. Е. Егорычева: Перед пленумом ЦК в июне 1967 года он дал мне прочитать текст, с которым намеревался выступить на пленуме. Это был особый случай. Раньше этого никогда не делал. Он хотел знать мое мнение, так как выступление было очень ответственным, наболевшим. В нем он критиковал Центральный комитет, который мало уделял внимания вопросам обороны Москвы.
