Книга Тополиный пух - Фридрих Незнанский

Алекс — это совсем иное дело. Они могли бы стать честными соперниками, даже непримиримыми врагами, но сейчас они понимали друг друга и делали одно общее дело, нужное не только им двоим, но и всему цивилизованному миру. Именно поэтому они и могли всегда откровенно беседовать друг с другом, без всяких там приседаний и экивоков, и, соответственно, рассчитывать на взаимную помощь, когда она требовалась.

Выслушав подробную преамбулу Турецкого и затем некоторый намеченный им план действий, Питер взял дальнейшую инициативу в свои руки.

Он, по его словам, уже успел проинформировать одну известную даму о том, что в ближайшие дни в Вашингтоне может оказаться с деловым, а также дружеским визитом их общий друг. Весть вызвала бурный прилив… Питер шевелил пальцами и губами, подыскивая точное русское слово, и, найдя, изрек:

— Восхищения, так?

— Вполне может быть, — скромно отозвался Александр, чем вызвал бурный восторг у Пита.

— Я, разумеется, поскольку ты самане давал мне такого права, ничего не говорил ей о твоих планах, но… интерес с ее стороны был таков, что я был немного вынужден… Словом, я сообщил ей, что твоей непосредственной целью может оказаться город Бостон, в котором тебе лично придется провести некое расследование, которое, конечно же, никогда не выйдет за рамки дозволенного американским законом. И немного Нью-Йорк, точнее, один человек. И это все, Алекс.

— Главное, — заметил Турецкий, — чтобы мои розыскные действия не вызвали неудовольствия у миссис Кэтрин.

— Я думаю, — громово захохотал Реддвей, — твоя великолепная миссис сама постарается не выказать своего неудовольствия! Либо я вообще ни черта не пони, маю в женщинах! Но если ты хочешь моего совета, я пожалуй, готов дать его тебе. Бесплатно, как вы любите говорить.

— Он касается взаимоотношений с женщиной, Пит? Тогда вряд ли он мне понадобится, хотя я глубоко ценю твой опыт.

— Ха! Что он знает о моем опыте?! — продолжал веселиться Реддвей. — Нет, я по другой теме. — Он снова стал серьезным. — Ты, помнится, когда-то мне говорил об одном умном человеке, твоем соотечественнике, с которым ты знаком и который не раз выручал тебя в непростых ситуациях. Кажется, он часто приезжает из Штатов сюда. Тот, что работает в Федеральном бюро расследований. Я не помню его фамилии.

«Все-то он помнит, — усмехнулся про себя Турецкий, — но, если не хочет называть вслух, значит, имеет на то свои соображения».

— Да, и что?

— Если тебе надо, мы могли бы узнать, есть ли он в настоящий момент в Германии. Тебе тогда неплохо было бы с ним встретиться и решить некоторые свои проблемы, потому что я подозреваю, что они гораздо ближе и понятнее ему, чем мне. Но если ты не считаешь для себя возможным?..

— Пит, старина, в таких вещах я всегда полагаюсь на тебя. Я тоже думаю, что это был бы идеальный вариант, но я не мог даже и намекнуть тебе о такой услуге.

— Алекс, я ценю твою… как? Щепетильность, да?

— Тебя не надо учить, ты прекрасно владеешь русским языком, — улыбнулся Турецкий.

— Это, кажется, называется подхалим?

— Подхалимаж, Пит. То есть процесс, в котором охотно участвует любой подхалим.

— Я запишу, — серьезно предупредил Реддвей. — Тогда, если ты устал, можешь отправляться отдыхать в свой номер, я скажу, тебя проводят. А завтра утром мы вернемся к твоей теме.

— А ты будешь работать? — с легкой иронией предположил Турецкий.

Он же прекрасно понимал, что Питер только и ждет того момента, когда он отправится отдыхать, чтобы в полной мере насладиться привезенными дарами, от которых у Пита прямо-таки раздувались ноздри… Это ж надо обладать таким гигантским терпением! Но не стоило продолжать невольную пытку, пусть он наконец откупорит дареный штоф, плотоядно нарежет сала, достанет из банки большой соленый гриб либо вытащит опутанный духмяным укропом огурец и раздерет могучими своими лапами восхитительного леща, обнаружив в нем потрясающую икру! Вот уж будет воистину пир, который и не снился великому Рабле, знававшему, однако, настоящий толк в утолении аппетита!

— Тогда я пошел? — с готовностью поднялся Александр Борисович.

— И ты правда не голоден, Алекс? А то мне было бы очень неудобно…

— Я благодаря твоим дружеским стараниям в полном порядке и, в свою очередь, обещаю тебе несколько новых открытий, которые ты непременно сделаешь для себя сегодня. Наслаждайся!

— Алекс! — крикнул вдогонку Питер. — Утром, как обычно!

Это значит — ранний подъем по сигналу, пробежка, спорткомплекс с тренажерами и обязательной 50-метровой плавательной дорожкой, причем десять раз из конца в конец, не меньше, и — плотный завтрак. Чтоб лучше «варила голова»! Это — из любимых изречений Питера Реддвея, давным-давно, еще на заре его знакомства с Александром Борисовичем, одним из первых внесенное им в его драгоценную записную книжку образных русских выражений, иначе говоря, идиом.

3

Засыпая на хрустящих крахмальной белизной простынях, Турецкий подумал, что для него было бы, конечно, большой удачей, если бы Майкл Майер, или попросту Миша, как того называли близкие знакомые и немногие друзья, действительно оказался сейчас в Германии. Но опять-таки если в настоящий момент не ведется расследования какого-нибудь очередного громкого преступления «русской мафии», которая основательно укрепила свои позиции и в Западной Европе, и в Штатах, то чего делать-то в Германии сотруднику ФБР?

Миша Майер… Сколько ж ему лет? Да, теперь уже за пятьдесят… Невысокий, сухощавый, светловолосый и кареглазый, с жесткими чертами лица. Турецкий не мог припомнить, чтобы он хоть раз увидел на лице Майера малейшее отражение тех чувств, которые могли его волновать — да хотя бы добродушную улыбку. Всегда спокойный и хорошо тренированный физически — тут надо отдать ему должное, — он выглядел благодаря своей постоянной серьезности старше своего возраста.

Как рассказывал почти уже десять лет назад Александру Борисовичу его хороший знакомый, проживающий нынче в Германии, во Франкфурте-на-Майне (он из тех еще, из российских эмигрантов первой волны), Мишин отец оказался в плену, — это произошло еще в мае сорок второго, после катастрофического поражения советских войск, окруженных под Харьковом. Будучи полевым врачом, он лечил немцев — а что ему оставалось делать? Но когда советские войска взяли Берлин, он не вернулся домой, хорошо зная, чем ему это грозит, и эмигрировал в Америку. Там и женился, и там же, кажется, в пятьдесят третьем году, родился Миша. Вот, собственно, и вся биография, потому что остальное было никому не известно, за исключением лишь одного вполне реального факта: Майкл считался способным агентом ФБР Соединенных Штатов, и круг его интересов сосредоточивался в первую очередь на расследовании преступлений в сфере финансовых структур и банковской деятельности. Из этого вполне логично проистекали выводы, что и русская эмиграция в Америке, как и упомянутая российская преступность, давно перехлестнувшая границы Западного полушария, знакомы ему не понаслышке.