Книга Любовницы по наследству - Вячеслав Школьный

— А что вы любите?

— Больше всего — образовательные программы, — спокойно ответил я, — а так же некоторые юмористические, КВН там, «Смехопанорамму». Иногда слушаю и музыку, но предпочитаю в основном старую советскую доперестроечную. Или же зарубежную, но тоже семидесятых-восьмидесятых годов.

— И политикой наверняка увлекаетесь? — спросила Чернова.

— Ненавижу больше всего, — раздраженно скривился я. — Политика — это такое, извините за выражение, дерьмо, в которое я бы ни за что в жизни не полез. Там нет никаких законов, — одно сплошное враньё и несправедливость.

— Вот видите, — приятно усмехнулась женщина, — а говорите, у нас нет общих интересов. Еще как есть. И музыка семидесятых мне очень нравится, даже намного больше, чем современная.

— Тогда всех подряд на сцену не выпускали, был какой-то порядок. А сейчас посмотрите, — ну какая это певица? С ее голосом только в туалете «занято» кричать или, по меньшей мере, на базаре семечками торговать, и то, думаю, вряд ли кто купит.

— Видимо, не все так считают, как вы, — учтиво произнесла Чернова, присаживаясь рядом со мной на диван. — У этой девушки есть свои поклонники, и, смею вас заверить, их не так уж и мало.

— Выходит, я полностью отстал от современной жизни?

— Ну, этого, предположим, вам никто не говорил. — Любовь Васильевна как бы невзначай приблизилась ко мне и дотронулась до моего бедра своим, теплым и мягким. — Что будете пить, Андрей Николаевич, вино или коньяк?

— Спасибо, на работе не пью, — еще больше шарахаясь от ее поведения, несколько растерянно сказал я. — Наверное, лучше будет мне пойти к вашим мальчикам. Кстати, они вообще дома или нет?

— Извините, Андрей Николаевич, я забыла вам сразу сказать, — резко спохватилась женщина, спешно отсаживаясь от меня в сторону, — у нас в семье немного изменились обстоятельства. Видите ли, родители Глеба занимаются в некотором роде народной медициной и целительством. Каждый месяц они на несколько дней забирают его к себе в деревню и проводят там необходимое лечение.

— Каким образом они его лечат? — поинтересовался я.

— Точно не знаю. Семен Кондратьевич, мой свекор, — немного странноватый человек, — он помешан на всяких травах и знахарстве. После того несчастного случая он возил Глеба в какой-то медицинский центр за границей, где врачи определили, что через несколько лет его опорно-двигательные функции должны частично восстановиться. Только для этого восстановления постоянно необходимо с ним проводить соответствующие профилактические мероприятия. Вот они и проводят, он ведь у них как-никак единственный сын.

— И что, есть какие-то результаты?

— Пока трудно сказать, времени мало прошло, но Семен Кондратьевич уверен в успехе своего метода лечения. Гена и Артем дедушку любят даже больше, чем нас, родителей, потому и уговорили меня отпустить их с отцом. Я и сама подумала, — ему ведь сейчас поддержка сыновей нужна куда больше, чем мне.

— А как же школа? — Для меня подобный ее поступок все равно носил слишком уж неясные черты. — Учиться то им обязательно нужно, не смотря ни на какие профилактические мероприятия.

— В школу их дедушка возит каждый день на своем «Москвиче». И каждый день их оттуда забирает к себе. — В голосе женщины послышалась определенная нотка гордости за свою родню. — Мой свекор вообще — мировой мужчина. Они то и живут недалеко от города, всего лишь в каких-то десяти-двенадцати километрах, поэтому со школой все складывается не сложно.

— Дедушка ваш не очень старый?

— Да как сказать? — лукаво усмехнулась моя собеседница. — Прямо и не знаю, что ответить. Ему уже за семьдесят, но выглядит намного моложе. Он ведет здоровый образ жизни, обливается каждый день водой по утрам, не курит, не пьет, короче, — достойный примет для подражания внукам. Он ведь тоже инвалид, как и Глеб, только все время по возможности пытается это скрыть. В сорок пятом году подорвался на мине, еще молодым пареньком тогда был, сапером, только в армию призвался. Просто страшно представить, — в девятнадцать лет остаться без ноги. Но Семен Кондратьевич не падал духом. Сперва на культе ходил, а потом сам себе протез сумел сделать, постоянно усовершенствовал его. Теперь, я даже глазам своим не верила, он бегает, правда, не на спринтерские дистанции, но все равно это ведь достижение. Согласитесь, перед таким человеком стоит склонить голову, — более пятидесяти лет прожить без ноги, да так, чтобы даже не все знакомые об этом знали.

— Судя по вашему описанию, для вас ваш свекор — просто идеал, — с некоторой ноткой иронии заметил я.

— Не столько для меня, сколько для Глеба и ребят. Мой муж ведь выбрал профессию себе по наследству. Его отец постоянно у себя дома конструировал какие-то мины, разводил взрывоопасные смеси. Свекровь на него всегда за это дело ругалась, а ему, как горохом об стенку, — ну, просто помешан человек на своем увлечении. Я теперь тоже не приветствую его начинаний, — приучил сына в свое время к взрывчатке, и теперь тот от этого пострадал.

— Видать, Семен Кондратьевич и судьбу свою частично передал Глебу Семеновичу по наследству, — грустно покачал головой я. — Ребята то хоть не увлекаются этим взрывоопасным делом?

— Где там не увлекаются? Такие сорванцы, — только допусти, — недовольно замахала руками Любовь Васильевна. — Они собрали у себя в комнате все конспекты отца и деда с их пиротехническими разработками. Оба ведь — мастера своего дела, следовательно, и дети туда же лезут. Сколько раз я кричала, ругала их, — да ни в какую. Раз хотела даже, было, сжечь всю эту опасную «литературу». Глеб не разрешил, сказал, может быть, еще пригодится когда-нибудь.

— Спрятали бы от них подальше, — не зная, что лучше ей ответить, посоветовал я.

— Прятала, не помогает. Они везде найдут, куда не спрячешь. Я потому и стала приучать их к иностранному языку, чтобы взрывчаткой сильно уж не увлекались. Вроде бы немного получилось. Может, поступят в колледж, тогда поумнеют.

Рассказ Черновой меня несколько заинтересовал. То, что отец Глеба Семеновича тоже был неплохим специалистом по взрывчатке, оказалось неожиданной новостью и дало лишнюю пищу для дополнительных размышлений. Артем и Гена, оказывается, тоже имели возможность смастерить мину. Только почему-то мне очень не хотелось верить, что кто-то из них подложил эту мину в автомобиль Колесникова. Уж очень положительными были в моем понимании все эти люди. Никак не желательно, чтобы они оказались преступниками.

— О чем вы задумались, Андрей Николаевич? — Чернова вызывающе прошлась по комнате, пытаясь хоть каким-то образом обратить мое отвлеченное внимание на свою великолепную фигуру.

— Да так, ни о чем, — пожал плечами я, — просто думаю, как действительно несправедливо распорядилась судьба. То, что отец взорвался на мине, — это понятно, — тогда была война, ничего не поделаешь, слава Богу, что вообще живым остался, и вот теперь через пятьдесят лет взрывается сын. Сколько, кстати, сейчас лет вашему мужу?