Книга Записки морского офицера - Владимир Броневский

От жаров вода испортилась, и сей смрадной воды выдавалось матросам и офицерам по стакану в день. Во все плавание в Средиземном море только здесь мы имели крайний недостаток в оной. Открывши в пустом месте ключ, послали, под прикрытием шебеки, гребные суда с бочками; неприятель пришел воспрепятствовать, но поручик Вечеслов с 80 морскими солдатами, заняв выгодную высоту, не допустил их вредить рабочим людям, кои без потери, по налитии водой, возвратились на фрегат. 31 июля французы известили нас о мире, заключенном между Россией и Францией, а 1 августа получили повеление прекратить военные действия; почему отряд прибыл 2 августа в Курцолу, где, соединясь с к кораблем «Петром» и забрав гарнизон, прибыли в Катаро 5 августа, куда к 11 числу и весь флот собрался.

Переговоры о сдаче Боко ди Катаро

4 июня фельдмаршал-лейтенант граф Беллегард и полковник граф л’Эпин, полномочные австрийские комиссары, доставили адмиралу высочайшее повеление, которым государь император, во уважение дружбы к австрийскому императору, приказал для передачи французам сдать Катаро цесарцам. Главнокомандующий, рассуждая, что государь еще не получил уведомления о новом нарушении прав народных завладением Рагузской республики, бывшей под покровительством Турции, союзницы России, объявил обоим графам, что «пока Рагуза не оставлена будет французскими войсками и независимость республики не будет обеспечена верным споручительством, до тех пор Катаро не будет сдана австрийцам». Вследствие сего граф л’Эпин старался склонить генерала Лористона оставить Рагузу; но он отклонил сие не совместным предложением «ему занять Катаро, а русским Рагузу». Поелику же бокезцы клятвой между собой обязались не отдаваться ни австрийцам, ниже французам, и отправили о том прошение к нашему двору, то адмирал нашел новую причину до вторичного повеления на многие отношения австрийских полномочных не дать решительного ответа. 19 июля граф л’Эпин, описав стесненное положение своего двора удержанием крепости Браунау и угрожением занять Триест и Фиуме, предложил, чтобы французские войска отступили до Станьо, австрийцы же заняли бы Новую Рагузу и, находясь, таким образом, между нами и французами, подали бы нашим войскам возможность безопасно опорожнить Боко ди Катаро, после чего французы примут область от цесарцев. Адмирал, дабы выиграть время и зная, что и оное предложение не могло быть исполнено, согласился для одного вида. Между сим временем прибыл из Анконы французский капитан Техтерман с письмом от статского советника Убри с приложением выписки из мирного договора, подписанного им 8 июля в Париже между Россией и Францией. Как сей офицер не имел никакого виду от г. Убри и необыкновенным образом спешил возвратиться в Анкону, а бывши отпущен и воспользовавшись штилем, на своей требаке вошел в Рагузу; то сей поступок внушил адмиралу подозрение касательно достоверности бумаг, ими привезенных, и понудил ответствовать графу л’Эпину, что до получения новых повелений государя Катаро не может быть сдана. Австрийские полномочные, огорченные, может быть, безуспешными переговорами, объявили, что они имеют повеление силой занять Катаро, жаловались на умышленное промедление, огорчались, что наши гребные суда ходят дозором около австрийского брига, и заключили ноту свою тем, что не вступят ни в какие дальнейшие рассуждения. По причине сих угроз капитану Белли приказано препятствовать высадке австрийских войск и наблюдать их как неприятельские. А как в числе судов, на которых войска привезены были из Триеста, нашлось несколько бокезских, принужденно там взятых, то, пока продолжались переговоры о сем новом оскорблении российского флага, генерал Беллегард совершенно лишен был способов приступить к насилию.

27 июля артиллерии штабс-капитан Магденко, находившийся в плену, прибыл из Люневиля с дупликатом мира и изустным подтверждением от Убри поспешить сдачей Катаро. С ним приехал французский капитан с письмом адмиралу от вице-короля Итальянского; на другой день от него же полковник Сорбье доставил другое письмо и третью депешу г. Убри, подтверждавшую мир, им подписанный. Не зная полномочий, какие даны были сему министру, адмирал, хотя не мог более сомневаться о точности мира, однако ж, желая дождаться, как оный будет принят государем, предположив медлить сдачей до точного повеления двора, приказал, как и французские генералы, прекратить военные действия, единственно с тем только намерением, чтобы обеспечить на всякий случай отступление, быть готову с большой силой противостоять наступлению, чего от французов и во время мира можно всегда ожидать. По новому требованию австрийских полномочных, которые по случаю мира с Францией думали, что нет уже препятствия приступить к сдаче им области, адмирал отвечал, что оная сдача по сему миру остановлена, и ничего не упомянул, что следует отдать ее французам; встревоженные сим, они требовали объяснения. Адмирал поручил отвечать г. Санковскому, которому по гражданской части дано было повеление сдать Катаро австрийцам, но г. Санковский сказался больным и не хотел вступить ни в какие переговоры.

30 июня прибыл в Кастель-Ново генерал Лористон с поручением от главнокомандующего генерала Мармонта для распоряжений касательно опорожнения провинций. После обыкновенных приветствий начались переговоры. Лористон просил уверить бокезский народ, что Наполеон обещает забыть все прошедшее. Адмирал отвечал, что лучший образец успокоить жителей был бы тот, чтобы торжественно обнадежить, что они не будут обременены налогами, контрибуциями, деланием дорог, поправлением крепостей без платы, избавлены будут конскрипций, словом, что они будут наслаждаться тем же спокойствием и благоденствием, каким пользовались под управлением российским. Лористон дал слово, конечно, не с тем, чтобы его исполнить, ибо правительство его приняло систему содержать солдат на счет жителей. С своей стороны Лористон требовал, чтобы возвратить все взятые рагузские суда, поелику республика пребывала будто бы всегда нейтральной; на сие адмирал отвечал, что сам он издал прокламацию и объявил, что глава французского народа, присоединяя республику к своим владениям, не прежде признает нейтралитет ее, как когда российские войска оставят Катаро и Корфу, да к тому ж само французское правительство незадолго пред тем повелело считать доброй призой суда ионические именно за то, что оная республика занята российскими войсками. Вследствие многих сему подобных переговоров, адмирал положил срок сдачи 15 августа, уповая до того времени получить подтвердительные наставления от графа Разумовского из Вены, и по наружности сделал приуготовление и вид согласия на опорожнение области. Потом объявил австрийским полномочным, что Катаро, во исполнение статьи мира, сдана будет прямо французам, а не им. Встревоженные таковым объявление, они 31 июля прислали ноту, в коей сильными и справедливыми доводами протестовали против непосредственной сдачи Боко ди Катаро французам. Вслед за нотой сами приехали на адмиральский корабль, прежние угрозы переменив на ласковые убеждения, признались откровенно, что причина, для коей они столь сильно настаивали на сдачу, была та, что Мармонт и Лористон уверяли их и честью своей ручались, будто бы адмирал пригласил англичан для занятия Катаро.

Адмирал, получив столь нужный ему протест, объявил Лористону, также и господин Санковский, что до получения высочайших повелений никогда и не думано приступить к опорожнению провинций, тем более, что еще нет примеров в истории, чтобы выполнение мирных статей когда-либо могло иметь место прежде размены ратификаций. Лористон, удивленный такой переменой, прекратил переговоры и, свидетельствуя личное свое уважение адмиралу, сожалел о потерянном времени, и, прощаясь, по обычаю французских дипломатов, сказал: «что он от сей остановки опасается весьма бедственных для Европы следствий и что адмирал сим отлагательством навлечет государю своему и отечеству большие неприятности».