Книга Единственный вдох - Люси Кларк

Ей полюбилась естественная красота острова. Она дышала этим воздухом, плавала в этом заливе, стряхивала соль с кожи. Она никогда так не привязывалась к какому-то месту, и мысль о том, что нужно уехать, причиняет боль.

Ева замирает, глядя в ночное небо. Вот бы понырять в последний раз, погрузиться на дно океана к рыбам, услышать шепот и бурление волн… Нет, времени мало, рано утром уезжать.

Она оставляет костюм, маску и ласты на берегу, закатывает джинсы и заходит в воду. Прохлада обхватывает щиколотки. По поверхности идет рябь, серебристая от лунного света.

Ева поднимает взгляд: у Сола горит свет. Вот он проходит мимо окна… Не хочется говорить ему, что она уезжает. Не хочется смотреть в глаза, зная, что больше они не увидятся.

Однако другого выхода нет. Здесь, в окружении прошлого Джексона, Ева будет постепенно сходить с ума. Когда она приехала к Жанетт и увидела там пикап Сола, то вдруг усомнилась в нем. Сол всегда будет ассоциироваться у нее с ошибками Джексона, а это несправедливо. Сол заслуживает большего, намного большего.

Из гостиной Сола виден мягкий оранжевый свет в окнах хижины. Уже час, как она вернулась, но к нему до сих пор не зашла. Сол не находит себе места от беспокойства. Вдруг Ева уедет из Тасмании?

Он достает пиво и пьет, расхаживая по дому. Мысли скачут от Евы к Джексону, от Джексона к Жанетт. Сол останавливается у окна и сквозь свое отражение вглядывается в ночь. Слова Жанетт его поразили: Джексон жил с бесконечным чувством вины из-за одного неверного решения. Он не вызвал пожарных, и этот выбор изменил всю его судьбу. Мать Джексона погибла, жизнь отца разрушилась – и за это он винил только себя.

Сол пытается представить утро, когда погиб Джексон. Брат рыбачил; к нему подошла Жанетт, угрожая разрушить то единственное счастье, что он нашел. Джексон смотрел ей в глаза, в глаза женщины, которая уверяла, что он отец Кайла, и наверняка догадывался, что Жанетт его погубит. Жаль, что последние моменты жизни брата были так мучительны.

Ева бродит по мелководью; пальцы немеют от холода, зарываясь в песчаное дно.

В то утро яростно бушевали волны, били о скалы и взметались белой пеной. Бурное течение уносило Джексона, тащило все дальше и глубже… а Жанетт беспокойно расхаживала по берегу, стараясь не терять из виду своего мужа.

Мужа Евы.

На глаза накатывают слезы, проливаются теплыми каплями. Ева закрывает лицо руками и плачет. Прерывистое дыхание согревает ладони, плечи подрагивают. Хочется еще раз ощутить его объятия, прижаться к его груди. Невыносимо думать, что все кончено.

Ева потеряла счет времени, но чьи-то шаги на берегу прерывают ее всхлипывания. Слышится шорох ткани, скрип песка под ногами. Ева замирает: она здесь не одна, и от этой мысли по спине пробегают мурашки.

Кейли точно в хижине, а Сола она заметила в окне его дома. Ева убирает руки от лица и смотрит на берег. Кто-то стоит у воды и наблюдает за ней, потом начинает медленно удаляться. Фигура, движения кажутся знакомыми.

Ева нагоняет, подходит ближе.

– Сол?

Человек останавливается, стоит к ней спиной.

Пальцы проваливаются в песок. По дну ползают крабы, высматривая добычу.

– Сол, это ты?

И тогда мужчина оборачивается.

Звуки исчезают: и шум прибоя, и хор сверчков. Все тело напрягается, словно выталкивая Еву наружу, к мерцающим звездам.

Очень хочу, насколько это возможно, все исправить.

Я был тем, кто мог утешить тебя: шептал на ухо, что все будет хорошо, или дважды сжимал руку, как бы говоря: «Я с тобой».

Мне этого не хватает. Тянет обнять тебя, ощутить тепло твоей кожи, вдохнуть ее запах, нежно провести пальцами по шее.

Так много нужно рассказать, чтобы ты поняла. Я пытался сделать это – мысленно, – но этого мало.

Ты должна услышать правду, должна услышать ее от меня.

Я начинаю с этого:

– Ева…

Глава 34

Луна освещает его лицо, знакомое и вместе с тем поразительно неузнаваемое. Стрижка наголо, густая борода. На нем темные брюки и куртка, такая огромная, что скрывает очертания тела, заставляя сомневаться.

А затем он произносит ее имя – это точно его голос.

Она отходит назад, зажимает рот руками. Залив омывает лодыжки, звездное небо кружится над головой. Надо за что-то ухватиться, но вокруг только вода и ночь.

– Ева, – говорит он, и в этом единственном слове столько эмоций, что Ева отшатывается, и дно словно уходит из-под ног.

Она падает; тело скрывается под соленой водой, вода заливается в нос, наполняет рот.

Ева с трудом поднимается, откашливается. Мокрая одежда прилипает, будто затягивая обратно на дно. Нетвердой походкой Ева выходит из воды, а он уже бежит навстречу.

– Нет! Нет!

Он останавливается.

Глаза щиплет от соли, дыхание перехватывает.

– Ева, это я, – говорит он.

Ева закрывает уши руками, лишь бы не слышать то, чего нет на самом деле.

– Мне померещилось, это все у меня в голове… – шепчет она.

Он подходит так близко к кромке воды, что до Евы доносится его запах, тот самый землистый запах, которым пахло в хижине и от клетчатой рубашки.

Это Джексон.

Ева прижимает пальцы к губам, хочет что-то сказать, но у нее не получается. Перед глазами все идет кругом: воды залива, темные кроны деревьев. Надо просто дышать. Дыши.

– Позволь, я объясню, – начинает Джексон. – Столько всего, даже не знаю, с чего начать. Я много раз представлял наш разговор, как буду говорить тебе всю правду, а теперь, черт побери, мысли сбились в кучу. – Он активно жестикулирует, то разводит руками, то потирает затылок и лицо, и от резких движений у Евы кружится голова. – Я готовился, обдумывал… и вот, не знаю… не могу подобрать слова… – Он замолкает и делает шумный глубокий вдох.

Джексон здесь, на пляже. Он дышит. Это невозможно, и все же он здесь.

Ева по-прежнему стоит по лодыжки в воде, одежда промокла, с кожи стекают капли моря. Под ногами плещутся темные волны, однако холода Ева не чувствует. Она вообще ничего не чувствует кроме пугающего и головокружительного ощущения нереальности.

Джексон подходит ближе и теперь тоже стоит в воде, совсем рядом, в полуметре. Ботинки у него темные и массивные, как у рабочего.

– Ева?

Так привычно смотреть на Джексона снизу вверх… Она не сошла с ума, все по-настоящему. Сдавленный крик срывается с губ, и Ева зажимает рот мокрой рукой.