Книга Однажды в замке... - Элоиза Джеймс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе нравится здесь жить? – спросила она Сюзанну.
– Очень одиноко. Мама мертва.
Голос ее задрожал.
– Моя тоже.
– Но вы старая.
– Моя мать умерла, когда мне было всего два года. Я была младше тебя.
– О!
Сюзанна, казалось, осмысливала услышанное.
– Твоя мама упала в озеро и утонула?
– Нет. Она простудилась и умерла от воспаления легких.
– Вам было грустно?
– Не помню. Но мне потом было очень грустно. Я бы хотела иметь мать.
– Матери не так уж важны, – отрезала Сюзанна.
Эди попыталась не принимать это на свой счет.
– А я думаю, матери очень важны, – возразила Лила.
Следующая дверь вела в большую спальню, но здесь не было смежных дверей в ванную или гардеробную.
– Похоже, это гостевая комната, – заметила Эди.
– Меня поселят здесь, Эди? – спросила Лила.
Комната была тошнотворной, в горчичных тонах – от штор до ковров и полога.
Не успела Эди ответить, как вмешалась Сюзанна.
– Можете спать в детской, если хотите. Там спала мисс Петтигру, но теперь она ушла. Только комната маленькая.
Эди инстинктивно сжалась, услышав это. Но взяла себя в руки. Стоило Лиле увидеть на улице ребенка, она тут же принималась с ним ворковать. Она наносила визиты, только бы увидеть детей, которые могли оказаться в утренней комнате. Несомненно, она уже обожала Сюзанну, и, похоже, взаимно.
– Я люблю маленькие комнаты, – кивнула Лила. – По-моему, они уютные, как думаешь?
Лила никогда не путешествовала налегке и привезла с собой три сундука с одеждой. Так что об уюте не могло быть и речи.
Спальня герцога оказалась чуть дальше по коридору. Здесь занавески, ковры и шторы были коричневыми.
– Детская мне нравится больше.
Сестра Гауэйна встала посреди комнаты, скрестив руки на тощей груди.
– Это нехорошая комната, – констатировала она. – Плохая. Может, кто-то умер здесь.
– В моем замке нет призраков, – возразила Эди, подходя к смежной двери, ведущей в большую комнату со встроенной ванной и ватерклозетом.
– В башне водятся три привидения, – сообщила Сюзанна. – Смотрите. Эта ванна такая большая, что в ней плавать можно!
Хоть что-то произвело впечатление на этого ребенка!
– А какова ванна в детской? – спросила Лила.
– Там нет ванной. Только одна крошечная оловянная ванночка.
– Тогда ты можешь сегодня искупаться здесь, – пообещала Лила.
Дальняя дверь на другом конце ванной вела в спальню герцогини, обставленную в голубых тонах: все, от ковров, штор и прикроватных занавесок, было голубым. Как раз когда Эди заметила, что потолок тоже голубой, вошел Гауэйн.
– Комната выглядит, словно запыленное небо, – заметила Лила.
Сюзанна звонко расхохоталась, но умолкла под строгим взглядом Гауэйна.
– Слуги более эффективно выполняют свои обязанности, когда каждая комната имеет свой цвет.
Эди не переставала поражаться однообразию – даже каминный экран был голубым!
– Полагаю, голубой был любимым цветом твоей матери?
– Понятия не имею, какие цвета предпочитала мать, – монотонно проговорил Гауэйн. – Комната была заново обставлена год назад.
– И ты надзирал за работами? Я, наконец, нашла что-то, чего ты не умеешь! – с облегчением воскликнула Эди.
Он бросил на жену укоризненный взгляд.
– Можно мне посмотреть на имбирную принцессу? – спросила Сюзанна, переминаясь с ноги на ногу.
Лила вынула из батистового мешочка с яркими узорами большой пряник.
– Съедим принцессу после ужина. А вот есть еще имбирный человечек, хотя было бы правильнее назвать его имбирным джентльменом, потому что у него золотые пуговицы и очень элегантная шляпа.
Сюзанна нерешительно взяла лакомство.
– Он хорошо пахнет. Что с ним делать?
– Это твой первый имбирный человечек?
Она кивнула.
– Съешь его.
– Съесть его ГОЛОВУ?!
– Я всегда начинала с ног, – предложила Эди.
Но Сюзанна не сводила глаз с Лилы:
– Но если я съем его, он умрет.
– Нет, он попадет в твой животик, – пояснила Лила. – Это большая разница.
– Думаю, лучше сначала откусить голову, – решила Сюзанна, когда молчание слишком затянулось.
– Ты очень добра, – заметила Лила.
Сюзанна повернулась и уселась на кровать.
– Эта комната некрасивая, – объявила она, принимаясь за пряник. – Только кровать хорошая. Моя пахнет соломой. Но ваша мягкая.
– Возможно, на ней лежит пуховая перина, – ответила Эди.
Гауэйн откашлялся, и Эди неожиданно ощутила его присутствие особенно остро.
Лила взглянула на молодоженов, подошла ближе и сказала:
– Сюзанна, дорогая, ты обещала мне показать детскую, – напомнила она, протягивая руку.
Сюзанна слезла с кровати, и они вышли не оглянувшись.
Гауэйн и раньше испытывал подобные эмоции, ощущая столь же отчетливо, как если бы морские волны бились о его ноги. Он чувствовал это еще в детстве каждый раз, когда его отец в очередной раз напивался… но очень редко во взрослом возрасте.
Однако почувствовал это сейчас.
Не успела Сюзанна выбежать из комнаты, держа в одной руке пряник, а другой вцепившись в пальцы Лилы, Эди бросила на него нервный взгляд, пробормотала что-то насчет экономки и исчезла. Очевидно, не хотела находиться с ним в одной спальне.
Эта эмоция была слепящей, невразумительной, напомнившей Гауэйну о тех днях, когда отец валился с табурета у огня, распластывался на полу, до того перебрав виски, что тот булькал в животе, пока он переворачивался.
Каждый раз, глядя на жену, Стантон испытывал чувство собственника, которое считал основным в своей натуре истинного шотландца. Но оно было чуждо цивилизованному миру, которому принадлежала Эди.
Он женился на ней. Надел ей на палец свое кольцо. Уложил в кровать. И все же какая-то часть ее души оставалась для него загадкой. Гауэйн чувствовал это все яснее, что сводило его с ума. Он захотел Эди сразу, как только увидел, поэтому и захотел жениться на ней. И все же не получил ее. И от этой истины хотелось выть, подобно зверю.
Возможно, все дело в музыке. Герцогу нравилось, что тело его жены имеет форму инструмента. Но Эдит играла на виолончели. Не на его теле. Она почти не касалась его в постели. Конечно… чего он ожидал? Он знал, что аристократки не так чувственны, как служанки в трактире.