Книга Русские и государство. Национальная идея до и после "крымской весны" - Михаил Ремизов

8. Повышенный контроль в «угрожаемых» стратегических регионах. Начиная с середины 2000-х годов более ощутимо, чем китайская миграция, на этнический баланс сибирских и дальневосточных регионов начинает влиять миграция из Средней Азии и (в отдельных городах – как правило, столицах «сырьевых провинций») Северного Кавказа. Рядом экспертов данный процесс рассматривается как позитивный, учитывая «недонаселенность» восточных территорий. Однако именно на фоне низкой плотности населения и «встречного» оттока коренного населения в европейскую часть страны массовая этническая миграция способна привести к резкому нарушению этнического баланса и появлению на востоке страны – в том числе в стратегически значимых «ресурсных» регионах – зон постоянного этнорелигиозного конфликта.

На примере Ямало-Ненецкого и Ханты-Мансийского автономных округов можно говорить о постепенной и неуклонной реализации этой угрозы за счет целого ряда факторов:

● наличие сильных северокавказских и закавказских диаспор еще с позднесоветских времен (когда кадры из Азербайджана, Чечено-Ингушетии, Дагестана активно привлекались для освоения новых сырьевых провинций);

● их активное пополнение за счет миграционных процессов в 90-е и 2000-е годы, а также формирование массовых среднеазиатских диаспор;

● взаимоналожение этнических конфликтов и процессов экономической конкуренции между различными группами населения;

● сильное влияние этнических ОПГ, задействование этнического фактора в криминальном переделе собственности и сфер влияния, кланово-административных конфликтах;

● экспансия исламизма как идеологии, выражающей одновременно социальный протест и гегемонистские устремления этнических мигрантов, взаимная инфильтрация исламистских и этнических преступных сообществ;

● ошибочная национальная политика региональных и местных властей, до последней возможности отрицающих наличие этнорелигиозных проблем, подчас покрывающих этническую преступность и благоприятствующих этнической миграции.

Учитывая, что война России со стороны ИГИЛ и аналогичных группировок уже была объявлена и при определенных условиях может перейти в реальную плоскость, этническая миграция в стратегических сырьевых провинциях должна быть под особым контролем. Опасность необходимо видеть не в линейном захвате территорий, но возникновении анклавов, проведении диверсий в «глубоком тылу». В том числе – против уязвимых с точки зрения техногенных и природно-техногенных катастроф объектов добывающего комплекса.

Кроме нетфегазоносных регионов Севера, смещение этнодемографического баланса имеет стратегическое значение также в так называемом Оренбургском коридоре – на участке территории в окрестностях Орска, которая образует «мост» между Казахстаном и российскими урало-поволжскими регионами с существенной долей тюркского и исламского населения.

В соответствующих регионах должен действовать особый – ограничительный – режим миграции и усиленный режим миграционного контроля.

Безусловно, недооценивать проблему низкой плотности населения в стратегически значимых восточных регионах страны нельзя, она действительно представляет собой серьезный вызов для страны, особенно учитывая наше непростое геополитическое окружение.

Но, во-первых, массовая инокультурная иммиграция и здесь оказывается лечением, которое хуже самой болезни, – она лишь усугубляет геополитические и социальные риски для соответствующих регионов. Во-вторых, недонаселенность наших восточных территорий – это именно вызов, а не приговор. В России при сохранении ее нынешних границ в любом случае не будет «южнокитайской» или «западноевропейской» плотности населения. При адекватном развитии национальных производительных сил и сил национальной обороны эта относительная малолюдность отнюдь не должна стать для нас фатальной, больше того – может выступать конкурентным преимуществом страны, ее стратегическим резервом в ситуации всевозможных природных и социальных катаклизмов.

Проблема-2050

Подводя итог сказанному, стоит вернуться к статье Владимира Путина о национальном вопросе, где фигурирует сравнение иммиграционных процессов наших дней с «новым великим переселением народов», изменившим «привычный уклад и облик целых континентов».

Вежливость формулировки не должна вводить в заблуждение. «Изменение уклада и облика» – это эвфемизм гибели одних цивилизаций и экспансии других. Когда мы говорим об иммиграции по оси «глобальный Юг» – «глобальный Север», речь, по сути, идет не о конъюнктуре рынка труда или вопросах демографического баланса, а о цивилизационном вызове, ставящем под вопрос само существование «принимающих» наций. Или, если угодно, о таком изменении их «облика», которое граничит с полной и окончательной «потерей себя».

Пусть и в завуалированной форме, признание масштаба проблемы присутствует в статье президента. Почему тогда масштаб решений, обсуждаемых и принимаемых на государственном уровне, так мало соответствует заявленному историческому видению? Трудовые патенты вместо квот могут быть удачным нововведением или не очень – это можно обсуждать. Но это явно не та мера, которая могла бы сколь-нибудь ощутимо ограничить «великое переселение» чужих народов в наш жизненный мир. Собственно, такой задачи и не ставится. Как уже было отмечено, сегодняшняя миграционная политика государства нацелена в лучшем случае на смягчение отдельных негативных последствий миграционного притока в его существующем виде, но не на существенное изменение количественных и качественных параметров этого притока.

Характерно, что сторонники и лоббисты массовой инокультурной иммиграции в нашу страну вполне отчетливо осознают исторический масштаб изменений, которые ей сопутствуют. По оценкам некоторых из них, к 2050 году при сохранении существующих тенденций около половины населения страны будут составлять этнические мигранты и их потомки. «Это будет не та Россия, которую вы знаете и хотите знать», – говорят они нам. Чего в этом больше – злорадства врага или гипноза жертвы, зачарованной необратимостью процесса, наверное, не так важно. Ведь проповедь бессилия – тоже оружие в борьбе цивилизаций.

Кстати, она играет не последнюю роль в нашем вопросе. Когда идеологи замещающей миграции исчерпывают доводы в пользу ее благотворности, они начинают упирать на ее неизбежность. У этого аргумента две стороны. Одна касается необратимости депопуляции в развитых обществах. Другая – невозможности ограничить переток населения из слаборазвитого в относительно развитый мир. На самом деле обе «невозможности» ложные. Во многих развитых странах сохраняется естественный прирост населения, известны случаи позитивной «возвратной» динамики рождаемости (например, существенно возросла рождаемость у послевоенных поколений французов, и хотя впоследствии она снижалась, даже современные француженки предпенсионного возраста имели больше детей, чем их условные бабушки; среди новейших примеров примечателен рост рождаемости среди еврейского населения Израиля, который наблюдается последние двадцать лет). Что касается ограничения массового перетока населения, опыт «закрытых» развитых стран (таких, как Япония) и опыт ограничительной миграционной политики, к которой перешло большинство развитых стран после периода открытости, свидетельствует в пользу того, что этот вопрос вполне решаем при наличии политической воли.