Книга История московских кладбищ. Под кровом вечной тишины - Юрий Рябинин

К 100-летию прекрасного художника, ученика Поленова и Перова — А. Е. Архипова, в 1962 году, Спасоглинищевский переулок, в котором он жил, был переименован в улицу Архипова. Эта улица в советское время приобрела довольно широкую известность, благодаря тому, прежде всего, что на ней находилась единственная в Москве синагога. Особенно популярна она была в 1970-е. В те годы евреям было дозволено эмигрировать из СССР, — причем под видом благородной репатриации на историческую родину, они чаще всего где-то в пути меняли маршрут и оказывались в Америке, — и некоторые русские молодые люди специально приходили тогда к синагоге, чтобы познакомиться с еврейкой и уехать из страны «на жене», как тогда говорили. Но знала в те годы улица Архипова и других гостей. Эти визитеры приходили туда обычно по ночам и выказывали как-то свою ненависть ко всему еврейскому — рисовали на синагоге или на соседних стенах странные натюрморты из нацистской и еврейской символики, делали назидательные или устрашающие надписи и т. д.

И как ни странно, жертвой этих молодцов оказывался и А. Е. Архипов: нехитрые их «граффити» неизменно появлялись и на мемориальной доске художнику, установленной на доме № 4, где он и жил-то всего два года — в 1899–1900. А причиной столь ревностного отношения ночных моралистов к творчеству Архипова стало его имя-отчество: они, очевидно, были убеждены, что Абрам Ефимович, пусть даже и Архипов, не евреем быть не может. Но он как раз отнюдь не был евреем. Архипов происходил из старообрядческой семьи. А старообрядцы имели обыкновение иногда называться ветхозаветными именами. Например, среди Морозовых — самой известной московской старообрядческой фамилии — встречались такие имена-отчества: Абрам Саввич, Абрам Абрамович, Давид Абрамович. В 1990-е годы улице Архипова было возвращено прежнее ее название — Спасоглинищевский.

В наше время фамилия — Ф. П. Решетников — памятна разве что специалистам-искусствоведам. Но стоит лишь напомнить кому-нибудь, что это автор картины «Опять двойка», человек тотчас вспоминает: ах, это он! как же, как же, — знаю! Но когда-то Решетников был известен, прежде всего, другой своей работой. В свое время он нарисовал И. В. Сталина. И портрет этот, названный автором «Генералиссимус Советского Союза», растиражированный многими тысячами экземпляров, висел решительно повсюду — в кабинетах, в учреждениях, в школах, просто в домах у людей. Об этом произведении в то время писали: картина Решетникова — это яркая повесть о кипучей деятельности великого вождя в годы Великой Отечественной войны, она раскрывает образ Сталина как образ великого полководца и стратега.

Если бы Решетников умер раньше — в брежневские, предположим, времена, — может быть, он удостоился бы места не на самой глухой ваганьковской окраине рядом с легендарным «человеком с ружьем» — Борисом Михайловичем Тениным (1905–1990), а на Новодевичьем, или, по крайней мере, имел бы могилу, оформленную в соответствии со статусом народного художника СССР и академика АХ. Но ему выпало умереть в разгар т. н. перестройки, когда тираноборчество с давным-давно умершим тираном сделалось приоритетным да и, кажется, единственным вопросом государственного строительства. И, конечно, эти, как их тогда называли, перестроечные прорабы ни в коем случае не могли похоронить с почестями художника, когда-то изобразившего «во славе» главный объект реализации их мародерских инстинктов.

Могила Решетникова представляет собой сейчас в высшей степени печальное зрелище: на ней нет ни памятника, ни ограды, но лишь скромнейшая мраморная плитка с именем погребенного. Еще недавно над этой плиткой крепилась более скромная табличка, свидетельствующая о захоронении в этой же могиле жены Решетникова — художницы Лидии Исааковны Бродской (1912–1991). Но где-то в начале 2000-х табличку кто-то разбил — осколки едва держались в металлическом обрамлении. Ваганьковские работники рассказали нам, что это следы случившегося как-то на кладбище погрома: однажды ночью здесь самовыражались некие идейные ненавистники мест погребения. Они разбили или повалили много надгробий, еще больше разрисовали некими символами своего вероучения. Когда же мы в конце 2008-го снова навестили могилу четы Решетниковых, от таблички Л. И. Бродской не осталось уже и следа. Будто художница не похоронена здесь. Так пропадают в Москве знаменитые могилы…

Есть тут и камни богатых; но что-то вокруг них не людно! — рассказывает Дмитриев о Ваганькове XIX века. Очень похожее отношение к «богатым камням» и нынче. Речь не идет, конечно, о надгробиях известным людям: к могилам артистов или спортсменов, а их на Ваганькове похоронено не меньше, чем писателей и художников, любопытные приходят во множестве; на такие могилы ловкие предприниматели в последние годы стали возить автобусами экскурсии от трех вокзалов. Но на кладбище относительно недавно стали появляться целые мемориалы каким-то безвестным личностям. Если не принимать во внимание междоусобное соперничество этих надгробий вычурностью архитектурных решений, то, в сущности, все они очень стандартные. Они все иллюстрируют единственную идею — свидетельствуют об имущественном цензе покойного и его родни. Как правило, такой мемориал включает ростовой портрет на граните двадцати — тридцатилетнего молодца величиной не менее натуральной с неизменной дилетантской эпитафией, а также каменный отполированный стол и каменную же скамейку при нем. И что удивительно! — такие ансамбли почти никогда не устраиваются в глубине участка: для них как-то находятся места по краям главных дорожек. Особенно любопытно понаблюдать, какие эмоции они вызывают у живых гуляющих лиц. Если на них кто-то и обратит внимание, то лишь мимоходом, — и скорее прочь. А иной раз кто-нибудь и усмехнется, глядя на это добро. Во всяком случае, сочувственного, сострадательного взгляда их обычно никто не удостаивает.

Самый популярный нынешний экскурсионный маршрут на Ваганькове — новые захоронения вокруг колумбария. Там в последние лет десять хоронят самых известных российских деятелей культуры и спорта. Причем интересно заметить: на этих помпезных надгробиях почти всегда отсутствует отчество покойного. Одно имя с фамилией — и будет с него.

Массовое отсутствие отчеств на могилах творческих работников, казалось бы, легко объясняется: имя и фамилия художника — это его своеобразный бренд, как сейчас говорят. По отчеству этого работника, как правило, никто и не знает. У миллионов на слуху лишь его имя с фамилией. И этот «бренд» естественным образом с обложек книг, из титров, с афиш перекочевывает на надгробие. Если на камне написать «Григорий Израилевич Горин», то, пожалуй, не все еще и догадаются, кто это такой, — что за Израилевич? А так все-таки кто-нибудь да вспомнит.

Но вряд ли эта недавняя «безотеческая» традиция объясняется таким образом. Что же, выходит, у прежних творческих работников их имя не было «брендом»? Было, точно так же как теперь. Но тем не менее у них на камнях обычно выбито и отчество. Дело, скорее всего, в другом: в наше время отчество как-то вышло из моды. Оно теперь у многих почитается «неевропейским», «нецивилизованным» анахронизмом. Часто даже при непосредственном обращении к человеку, а уже, когда говорят о нем в третьем лице, непременно, отчество опускается. Возможно, когда-нибудь будут в очередной раз менять паспорта, и тогда кто-нибудь придумает еще исключить и графу «отчество», так же как теперь исключили «национальность». В западных демократических странах нет никаких отчеств, следовательно, и нам надо держаться тех же традиций. А там можно и на латиницу перейти.