Книга Связанные поневоле - Галина Чередий

Меня замутило от этих мыслей. Мерзкое чувство, когда тебя словно рвет на части. С одной стороны, невыносимая, убийственная жалость к тому ребенку, каким когда-то был Велш, и к тому, что ему случилось пережить. И в то же время тошнотворное, жгучее отвращение к тому чудовищу, которым он стал. А еще ненависть ко всем тем, кто был прямо или косвенно в этом виновен. Начиная от давших ему жизнь проклятых биологических доноров, которых язык не повернется назвать родителями, заканчивая безымянным монстром, в лапы которого он попал, надругавшимся и искалечившим его не только снаружи, но и исковеркавшим, извратившим его душу А еще ко всем тем, кто должен был вовремя заметить, что что-то с ним не так, помочь, если, конечно, еще был шанс.

Да, разумеется, я отдаю себе отчет, что не все пережившие насилие сами становятся чудовищами, и по большому счету это вина самого Велша, что он не захотел бороться со своими демонами, а пошел у них на поводу. Но вины с других персонажей в этой трагедии это не снимало. Теперь лично для меня список обвинений для убийцы тех мальчиков стал длиннее. Он не только был повинен в том, что измывался над ними и над Велшем, когда тот был ребенком, но и породил в нем свое подобие. Поэтому след его кровавых рук был и на каждой жертве Велша. А еще среди обвиняемых для меня был тот самый Изменяющий облик, что совал свой долбаный член куда попало и не заботился о последствиях. Да, его имя я никогда не смогу предать огласке, как имя маньяка, но от этого я хотела знать его не меньше. Может, у меня будет возможность когда-нибудь швырнуть ему его преступление в лицо.

Теперь это дело стало для меня еще более личным, чем раньше, потому что касалось прегрешений мне подобных. И человек, и зверь во мне желали добраться до сути, догнать, поймать, прижать к земле и, на хрен, растерзать всех виновных…

Когда Терч затормозил перед вычурными воротами дома Дина, у него вырвался долгий вздох.

— Я подожду вас, — почти робко сказал он, искоса заглядывая мне в лицо.

— Нет, Матиас. Не стоит. Я позвоню Северину, и он заберет меня.

— Я могу рассчитывать на то, что вы простите мою оплошность, Юлали? — нервно сглотнув, спросил мужчина.

— Вы можете рассчитывать на то, что я намерена позвонить вам завтра с утра, чтобы узнать новости.

— Юлали… — начал он.

— Прекратите, Матиас! Я терпеть не могу, когда кто-то что-то пытается додумывать за меня и пыжится изображать моего защитника. Я в полном порядке. Я не в шоке, не напугана и не намерена отступать от этого дела. И буду весьма разочарована, если это сделаете вы или опять станете просить меня остановиться. Я прекрасно понимаю, что сегодняшнее происшествие в тюрьме, скорее всего, обернется для вас неприятностями, если Велш нажалуется адвокату. Но постарайтесь уж сделать так, чтобы мы с вами не оказались отстраненными от этого дела. Считайте меня чокнутой, но я не могу застрять без ответов.

Матиас молча смотрел на меня, а потом улыбнулся.

— Ладно, Юлали, договорились. Поеду я тогда облизывать задницы начальству и заговаривать зубы, чтобы не разочаровать вас.

— Давайте, Матиас. Звоните мне, когда будут новости. Если опять придется привлекать прессу — не стесняйтесь, — усмехнулась я. — Я уже, кажется, прямо заболеваю, если мое имя хоть на день прекращают полоскать в выпусках новостей.

Я была очень рада, что Матиас не придал никакого значения тем словам, что твердил Велш, посчитав их, видимо, психическим бредом в момент обострения. То, что привело к этому срыву, тоже вроде бы не волновало его. Пока. Попросив Терча завезти мой чудо-чемоданчик завтра на работу, я махнула рукой и вошла в роскошную калитку.

Длинная подъездная аллея заканчивалась широченным крыльцом огромного помпезного дома. Дин был родом из реально состоятельной семьи с аристократическими корнями. Этот особняк был построен еще прапрадедом Дина и с тех пор переходил из поколения в поколение старшему и, в варианте с моим бывшим парнем, единственному сыну в качестве майоратного имения. После того как три года назад отец Дина умер от сердечного приступа прямо за игрой в карты в каком-то закрытом суперчопорном клубе для толстосумов, его мать почти все время проводила где-то на курортах юга Франции. Так что Дин жил тут один, если не считать семьи латиноамериканцев, которые работали в их доме уже больше двух десятков лет.

Я не стала стучать, а просто толкнула тяжеленную резную дверь. Едва войдя в роскошное фойе с потрясающим мозаичным полом, я столкнулась с откровенно неприязненным взглядом темно-карих глаз Консуэло. Новый прилив стыда плеснул мне в лицо кипятком, заставляя покраснеть под осуждающим взглядом пожилой женщины. Я знала, что Консуэло любила Дина почти так же, как своих многочисленных детей, и сейчас наверняка в ее глазах я была настоящим исчадием ада.

— Дин? — спросила я, понимая, что, даже если поздороваюсь, мне вряд ли ответят, и плевать, если это нарушает вбитые годами нормы поведения. Ну что ж, я не вправе обижаться.

— Сеньор Норбит в своем кабинете, — холодно ответила женщина и поджала губы, прожигая меня насквозь глазами. — Он оттуда уже сутки не выходит. И ничего не ест.

Я пошла вперед, думая, могу ли почувствовать себя еще большей дрянью, чем чувствую уже сейчас.

Консуэло что-то очень тихо стала бормотать себе под нос, и я могла поклясться, что это проклятия на мою бесстыжую голову.

Постучав в дверь кабинета, я не услышала приглашения войти.

— Дин, это я!

Снова тишина.

— Дин, я вхожу и надеюсь, что ты одет, хотя на самом деле меня это как-то мало волнует! — Собравшись с духом, я толкнула дверь.

Центральную часть кабинета занимал антикварный монументальный стол красного дерева. Обычно за ним стояло здоровенное, не менее старинное кресло, в котором любил работать отец Дина, а до него, наверное, и дед. Сейчас же оно было развернуто в сторону большого окна, выходящего в ухоженный сад, причем дорогущий старинный ковер был небрежно задран и смят. Да и вообще, весь кабинет напоминал больше место какого-то пьяного дебоша. Очутись сейчас здесь мать Дина, ее бы удар хватил.

Я обошла стол и кресло и остановилась перед сидящим в одних пижамных штанах Дином. Его волосы были взъерошены, лицо было бледным и покрытым отросшей щетиной, но, судя по запаху, он был трезв. Взглянув на него, я ощутила, что очень скучала по нему. Он так долго был в моей жизни, что резко потерять его было все равно что лишиться важной части тела в какой-то катастрофе.

— Я сказал, чтобы ты не приходила, — произнес мой бывший парень, глядя куда-то мимо меня.

— А я ответила, чтобы ты запер двери, если не хочешь меня видеть, — мягко проговорила я.

Дин перевел взгляд на противоположную стену, снова избегая меня взглядом.

— Зачем ты здесь, Юлали? — Его голос стал резче.

— Ты задал мне вопрос, я хочу отвечать, глядя тебе в глаза.

— Это, типа, должно сделать все для меня терпимей? — Губы Дина искривились в презрительной усмешке.