Книга Влюбленная Пион - Лиза Си

После этого каждый раз, когда У Жэнь и Тан Цзе прово­дили время, любуясь цветами, он дразнил ее, вспоминая, как она захмелела, уснула и проспала весь день и ночь, пока не пришло утро. Тан Цзе была прилежной. Она много думала. Она закончила комментарий и решила предло­жить его тем, кто восхищается идеалами цин».

Это было простое объяснение, безыскусное и до­вольно правдивое. Теперь мне было нужно, чтобы Жэнь прочитал его.

Я так привыкла к тому, что Цзе повинуется мне, что не встревожилась, когда она отыскала сохранившийся пер­вый том с моими записями. Жэнь в это время уехал из дома, чтобы встретиться с друзьями в чайном домике на берегу озера. Я не забеспокоилась, когда она вынесла его в сад. Я полагала, что она собирается перечитать мои слова и поразмыслить над тем, что я рассказала ей о любви. Я не забеспокоилась даже тогда, когда она про­шла по построенному над водой зигзагообразному мос­тику. Он вел к летней беседке в середине пруда усадьбы семьи У. Конечно, мне бы никогда не удалось преодо­леть острые углы этого мостика. Но я ничего не запо­дозрила. Я села на подставку для цветов у берега, под сливовым деревом, на котором не было ни листьев, ни цветов, ни фруктов, и приготовилась насладиться изя­ществом этой сцены. Наступил пятый месяц одиннад­цатого года правления императора Канси. Я подумала о том, какой безмятежностью веет от этой красивой мо­лодой женщины, пусть и с тонкими губами, которая на­слаждается видом цветущего лотоса на гладкой поверх­ности пруда в конце весны.

Но когда она достала из рукава свечу и зажгла ее, не­смотря на то что на улице было светло, я вскочила на ноги. Я стала беспокойно расхаживать взад и вперед, рассекая воздух. Я с ужасом наблюдала за тем, как она вырывает из первого тома страницу и подносит ее к огню. Цзе улыбалась, глядя на то, как сворачивается почерневшая бумага. Когда пламя подобралось к паль­цам, она бросила оставшийся крохотный клочок бума­ги через перила. Он полетел вниз и сгорел еще до того, как коснулся поверхности воды.

Она вырвала из книги еще три страницы, сожгла их и выбросила пепел из беседки. Я пыталась подбежать к мостику, но мои «золотые лилии» меня не слушались. Я упала, поцарапав руки и подбородок, затем вскарабка­лась на ноги и поспешила вперед. Ступив на мостик, я прошла до первого поворота и остановилась. Я не могла обогнуть угол. Зигзагообразные мостики создавались как раз для того, чтобы остановить подобных мне духов.

— Прекрати! — закричала я. В это мгновение весь мир вздрогнул. Карп перестал плавать в пруду, птицы замол­чали, цветы уронили лепестки. Но Цзе не остановилась. Она даже не взглянула на меня. Она методично вырвала еще несколько страниц и сожгла их.

Я бегала, спотыкалась, вновь поднималась на ноги и подбиралась к берегу. Я кричала, жестикулировала, гля­дя на зигзагообразный мостик и беседку, вздымала ве­тер в надежде погасить свечу. Но Цзе была очень хит­рой. Она сняла свечу с края беседки и встала на колени на полу, чтобы укрыться от порывов ветра, которые я посылала в ее сторону. Когда она сделала это, ей в голо­ву пришла новая, еще более жестокая идея. Она вырва­ла все страницы из книги, скомкала их и сложила в кучу.

Затем Цзе наклонила свечу и, замерев на секунду в нере­шительности, позволила воску стечь на смятые страни­цы. Она оглянулась по сторонам, внимательно осмот­рела берег и соседние здания, чтобы увериться в том, что ее никто не видит, и поднесла пламя к бумаге.

Мы так часто слышим о той или иной «Рукописи, спасенной от сожжения». Но это не был несчастный случай или мимолетное сомнение в ценности написанного. Эта женщина, которую я привыкла считать своей подругой, намеренно вредила мне. Я стонала от муки, будто сама сгорала в огне, но ей было все равно. Я кружилась и лома­на руки, и весенние листья падали на нас, словно снег. Но я была бессильна. Растревоженный воздух раздувал огонь. Если бы я находилась в беседке, я бы проглотила дым и впитала написанные мной слова. Но меня там не было. Я стояла на коленях на берегу и рыдала, думая о том, что строки, написанные моей рукой и орошенные моими слезами, превратились в пепел, дым, пустоту.

Цзе подождала в беседке, пока остынет пепел, смела его в пруд и перешла через мост. В ее сердце не было ни сожалений, ни тревоги. Но она шла так быстро, что я встревожилась. Я последовала за ней в спальню. Она открыла издание «Пионовой беседки», куда переписа­ла мои заметки и добавила свои собственные. Она пере­листывала страницы, и я тряслась от страха. Неужели она его тоже сожжет? Она перелистала книгу к началу, где законченный комментарий предваряло объяснение того, кто был истинным автором заметок, и вырвала эти страницы. Ее движения были быстрыми, резкими, же­стокими, как удар ножа. Она поступила хуже, чем моя мать, когда сожгла книги. Вскоре от меня на земле не останется ничего, кроме поминальной дощечки без точ­ки, позабытой в кладовой. Жэнь никогда не услышит меня, и вскоре все обо мне позабудут.

Затем Цзе взяла две вырванные страницы и спрятала их в другой книге.

«Отсюда они никуда не денутся», — сказала она себе.

Итак, я была спасена. Да, именно так. Спасена.

Но мне было больно. Моей душе была нанесена рана. Из-за коварного поступка Цзе я совершенно лишилась сил. Я выползла из комнаты. Я переставляла руки, чтобы пройти по коридору с закрытыми ставнями. Почувство­вав, что не могу двигаться дальше, я соскользнула с поло­вицы, уменьшилась в размерах и спряталась в подвале.

Я вылетела оттуда только два месяца спустя, чтобы подкрепиться на празднике Голодных Духов. В этот раз я не бродила по городу, не навещала родительский дом, не направилась в деревню, чтобы осмотреть владения моего отца и попробовать угощение семьи Цянь. Мне хватило сил только на то, чтобы выйти из своего укры­тия, подползти к пруду и съесть хлебные крошки, кото­рые садовник приготовил для карпа. Затем я улетела от берега и опять скрылась в промозглой темноте.

Как могло так случиться, что я, рожденная в богатой семье, образованная, красивая и умная девушка, испы­тала столько несчастий? Может, я расплачивалась за не­добрые поступки, совершенные в прошлой жизни? Или боги и богини забавлялись, наблюдая за мной? А может, страдание — удел каждой женщины? В последовавшие месяцы я так и не нашла ответа, но я набралась сил, ко мне вернулась решимость, и я вспомнила о том, что мое главное желание, так же как желание всех женщин и де­вушек, заключалось в том, чтобы меня услышали.

Примерная жена

Прошло еще пять месяцев. Как-то я услыша­ла, что по коридору надо мной то и дело пробегают люди — они спешили встретить гостей, выкрикива­ли вежливые приветствия, носили подносы и тарел­ки с ароматными блюдами. Видимо, в доме готовились к встрече Нового года. Лязг тарелок и грохот петард заста­вили меня выйти на свет. Мои глаза болели от ярких сол­нечных лучей, а конечности затекли оттого, что я много месяцев лежала, свернувшись калачиком. Одежда... она была столь жалкой, что о ней не стоит даже упоминать.