Книга Работорговцы.Черный пролетарий - Юрий Гаврюченков

— Хорошая улика, — грек понюхал платок, потёр, изучил подушечки пальцев. — Очень похоже, но версия нуждается в проверке.

— Потому мы и здесь. Жёлудь узнает его. Пошли за билетами, а перед представлением оглядим ихнее закулисье.

Не скупясь на оперативные расходы, отец Мавродий взял билеты в первых рядах. Вместе не получилось. Свободные места поблизости остались в третьем ряду, да и то одно возле прохода, а два других в середине, но зато вместе. Щавель решил засесть с сыном, а священнику подать сигнал, если убийца губернатора будет опознан.

С закулисьем проблем не стало. Возле касс отирался ушлый мужичок, по трёшке набирал тайком, с риском для себя, очень ограниченную группу для провода по закоулкам и показа не вошедших в программу цирковых чудес, которые не увидит больше никто. Все уважающие себя господа спешили примкнуть к избранным. С умением матёрой овчарки гид сколотил наотшибе отару клиентов. Среди голов вертелась полуседая шевелюра Отлова Манулова, которого Щавель встретил с большой неохотой. Непоседливый издатель был нужен меньше всего при работе по секретному поручению.

— Рад, рад! — с незамутнённостью творческого интеллигента приветствовал их Манулов. По случаю выхода в балаган он был обряжен в костюм дивного изумрудного колера, розовую сорочку и фиолетовый бант. В руке Манулов держал тросточку и зелёный же котелок.

Поздоровавшись с отцом Мавродием как со старым знакомым, издатель подмигнул с таким злодейским видом, что у Щавеля сердце упало: шустрый зверь чуял интригу за версту.

Гид не заставил долго ждать.

— Меня зовут Вергилий, и мы начнём экскурсию по задворкам цирка. Милости прошу почтеннейшую публику проследовать за мной!

Огибая круглую полотняную стену шапито, мужичок повёл гостей к забору, ограждающему хоздвор, открыл калитку, запустил стадо экскурсантов в загон. Площадку заполонили фургоны, возы, однако тяглового скота не было, знать, увели на частную конюшню, чтоб не срал под окнами. Без него изнанка циркового мира выглядела мало чем лучше постоялого двора Замкадья. У ворот под наполненной грязью высокобортной ассенизационной телегой храпели в обнимку два волосатых кряжистых существа.

— Начнём обзор с величайшего достижения феминизма, — указал на них гид. — Борьба за права женщин привело к появлению чемпионов в области женской борьбы. Сегодня вы увидите их на арене, когда будет установлен бассейн с грязью. Самые отважные зрители могут вступить с ними в схватку и получить крупный денежный приз за победу. Гаянэ и Шаганэ! Как проспятся, будут готовы к поединку.

Щавель проводил взглядом китайца-униформиста с метлой, покосился на Жёлудя, мол, не этот ли? Сын едва заметно покачал головой. Летающего ниндзю он запомнил, у того была слишком плоская даже для ходи физиономия. Между тем, Вергилий хвастливо распинался:

— В былые времена любая из наших чемпионок могла в одиночку выйти против целого зала мужских шовинистических свиней и одержать победу на любом ток-шоу. И поныне славные красавицы не утратили спортивной формы, благодаря живительной радиации, а также регулярным тренировкам по индивидуальному плану. Вот эта, с ручищами и усами — Гаянэ, потемнее и с рудиментарными яичками — Шаганэ. Согласно преданию, последний хрип, вылетевший из уст поэта Есенина в нумере «Англетера» звучал как «Шаганэ ты моя, Шаганэ»…

Жёлудь уже не слушал. Откинулся полог служебного входа и на двор выпорхнула стройная до невесомости девушка ростом с него. На длинной шее сидела маленькая голова с хрупкими чертами узкого лица, которое не портили оттопыренные уши. Снежной белизны волосы, затянутые с боков двумя тонкими косичками, ниспадали волной по всей спине. Из одежды на ней был меховой белый лифчик, короткая меховая юбка, шёлковые перчатки до локтя и высокие сапожки с меховой оторочкой, всё искристо-снежное. Фиалковые глазищи с озорным любопытством выхватили из толпы молодого лучника и не отрывались, словно никого больше рядом не было.

Девушка промелькнула мимо, люди только рты разинули, и вот, уже была возле приставной лесенки фургона. Дверца растворилась, выглянула другая эльфийка, лицом круглее, с рыжей гривой, во всём красном. Девушки задержались на миг, стрельнули взглядом, перешептались, захихикали — Жёлудю словно игла в сердце вонзилась, он знал, кого удостоили вниманием — и скрылись в гримёрке.

— Как вы догадались, почтенные, — дав гостям оклематься, продолжил гид, — вы только что видели наших незабываемых эльфийских наездниц, чьи благородные имена не под силу запомнить человеческому уму, а выговорить возможно лишь на взлёте виртуозного изыска затейливого речетатива словесной эквилибристики необычайно экстравагантному синхронисту.

— Как, как, как их зовут? — посыпались вопросы.

— Мой язык не в состоянии так извернуться. Я много пробовал, но всё без толку, оттого мои уста закрыты печатью молчания, — развёл руками мужичок.

— И всё же как? — продолжал настаивать Отлов Манулов.

— Три рубля, — потребовал Вергилий.

Издатель выудил портмоне.

— За каждое.

Манулов, не торгуясь, расплатился.

Приблизив губы вплотную, мужик шепнул в ухо. Никому не было слышно, но, судя по изменившемуся лицу, Манулов разобрал.

Переглянувшись, ещё два повесы скинулись и приникли к источнику эльфийского знания.

— Позвольте полюбопытствовать? — бесхитростно осведомился священник, когда притихший Манулов вернулся к своим спутникам.

Издатель раскрыл рот. Лицо его напряглось. Неистовая борьба буквально корёжила нутро судорогами. Наконец, Манулов выдохнул и сокрушённо помотал головой.

— Это… это невыразимо, — признался он.

Гид повёл экскурсию дальше.

— Их действительно так зовут или это эстрадные псевдонимы? — обратился Манулов к боярину из страны эльфов.

— А как их зовут? — влез Жёлудь.

Манулов укоризненно посмотрел на него.

— У эльфов лёгкие имена, — молвил старый лучник. — Они сложносоставные, но выговариваются просто, например, боящийся числа шестьсот шестьдесят шесть в пятницу тринадцатого числа архивариус Гексакосиойгексеконтагексапараскаведекатриафобиэль, заикающийся при виде острых предметов.

— Или опаляющий взглядом тренер Гексанитрогексаазаизовюрцитиэль, работающий в полную силу, — добавил Жёлудь.

Священник зажмурился, лицо его приняло выражение болезненной самоуглублённости. Манулов оглянулся на него, ища поддержки, но не обрёл.

— Имя, даваемое эльфами при рождении, определяет судьбу, вернее, знание по звёздам свойств характера младенца вкладывается в имя, — разъяснил Щавель.

— Не вижу логики, — заявил священник-детектив.

— У эльфов нет логики. Они мыслят сердцем и принимают решение душой.

— Но у людей нет души! — возмутился священник-атеист.

— У людей нет, — согласился Щавель. — У эльфов есть.