Книга Ниндзя в тени креста - Виталий Гладкий

Особенно понесло фидалго, когда они оказались в Коимбре.

– Видишь вон то великолепное здание неподалеку от кафедрального собора? – показал де Алмейда. – Это университет. – Тут он хохотнул. – Я проучился в нем ровно три месяца и сбежал на войну. И все из-за колокола на университетской колокольне, который студиозы называли «козой». Он звонил, будто блеял. Студиозы люто ненавидели «козу», потому что именно этот колокол будил их на лекции. Что касается меня, то я терпеть не могу вставать рано. Уже после того, как я сбежал из Коимбры, студиозы похитили этот колокол и бросили в реку. Жаль, что меня не было среди них…

Город и впрямь был красив. На каждом шагу встречались живописные руины старинных построек (как объяснил фидалго, здесь когда-то жили древние римляне), крутые улицы резко поднимались в гору, и в начале или конце каждой стояли церковь или собор. В Коимбре было так много богоугодных заведений, что казалось, жители города большую часть времени проводят в их стенах. А если учесть еще и несколько монастырей, то, похоже, город был самым святым местом у идзинов.

Все то, о чем рассказывал де Алмейда, ниндзя впитывал, как губка. Он должен собрать как можно больше сведений о стране «южных варваров», чтобы его отчет перед ямабуси был наиболее полным.

Переночевав на одном из постоялых дворов Коимбры, они отправились дальше. Теперь их путь лежал в горы. Уже ближе к обеду дорога стала напоминать козью тропу, а тревожно шепчущие лесные заросли напоминали о неведомых угрозах, таившихся в чаще. Фернан де Алмейда вдруг стал неразговорчивым, подобрался и приказал Гоэмону держать оружие на подхвате.

– В этих местах шалят монфи, – объяснил он свое состояние.

– Кто такие монфи? – полюбопытствовал Гоэмон.

– Мориски, мавры-христиане, которые вернулись к своей мусульманской вере. Часть их бежала в горы, где они построили свои новые святыни, а другие стали пиратами. Лучше бы с ними не встречаться… Среди разбойников-монфи попадаются настоящие звери. Содрать кожу с монаха для них любимое занятие.

– Но мы не монахи…

– Слабое утешение… – Фернан де Алмейда криво ухмыльнулся.

Чем больше они отдалялись от Коимбры, тем более глухими становились места. Сначала они находили приют в небольших селениях, похожих на крепости, но когда показались заснеженные вершины гор Серра-да-Эштрела, постоялые дворы стали большой редкостью. Приходилось выбиваться из сил, чтобы добраться засветло до очередного населенного пункта. Особенно доставалось лошадям. Перед сном Гоэмон делал им массаж, хотя этот процесс и занимал почти два часа. Но лузитанские лошадки заслужили своей выносливостью такую благодарность со стороны седоков.

Делать массаж животным Гоэмона научили, едва он сел в седло. Езда на лошади не была главной дисциплиной в ниндзюцу, но хорошо подготовленный синоби должен был уметь делать все то, что делали самураи. А лошадь для самурая была важнейшим богатством. Позволить себе содержать лошадей мог только состоятельный самурай. Поэтому ниндзя, иногда маскирующиеся под богатых самураев, обязаны были владеть искусством верховой езды.

Сначала Гоэмон давал лошади понюхать свои руки, потом слегка похлопывал ее по шее и давал понюхать руки снова. Почувствовав на руках человека собственный запах, животное обычно успокаивалось и расслаблялось. Массаж он начинал с легких поглаживаний, следуя руками за всеми выпуклостями тела. Исходная точка находилась за ушами, затем юноша постепенно переходил от одного участка тела к другому в следующей последовательности: шея, плечо, грудь, спина, круп, передняя нога, задняя нога. Закончив с одной стороны, переходил на другую и массировал лошадь в той же последовательности.

На следующий день лошадки выглядели бодро и даже игриво, будто и не было позади нелегкого пути по совершенно скверной дороге. Фидалго удивлялся, но помалкивал. Де Алмейда уже привык, что его слуга – настоящий кладезь разнообразных знаний, о которых он не имеет понятия. Впрочем, слуга номинальный; фидалго не забыл, что освободил Гоэмона от его клятвы. Теперь юноша был ему скорее оруженосцем, нежели слугой, хотя прежние обязанности тот по-прежнему исполнял безотказно.

Под вечер седьмого дня, после того как они покинули Коимбру, им повезло примкнуть к небольшому купеческому каравану. По крайней мере, так думал обрадованный Фернан. Караван следовал в Гуарду, куда держали путь и фидалго с Гоэмоном. Больше всего радовало и успокаивало де Алмейду то, что караван сопровождала охрана в количестве десяти вояк. Именно вояк, потому что это не были профессиональные солдаты, а всего лишь собресальенте – резервисты, обычно снаряжавшиеся за свой счет.

Гоэмон не разделял радости, которой буквально светился фидалго. Юноша сразу подметил, что собресальенте обращаться с оружием как должно не умеют. Оно было в ненадлежащем состоянии – грязное, нечищенное, а опытный, бывалый воин просто не может позволить себе такого небрежения. Ведь от оружия зависит его жизнь. Что толку от тупого меча или боевого топора без петли на конце рукояти, которая не позволит потерять оружие в сражении?

Ко всему прочему собресальенте были чересчур шумными; они наперебой рассказывали о своих героических подвигах, и от этих историй даже Фернан де Алмейда морщился, как от дурного запаха, – они были чистейшим враньем. Но он благоразумно помалкивал, потому что охрана каравана представляла собой настоящий сброд. Уж в этом такой опытный солдат, как фидалго, разобрался быстро. Он хорошо знал цену собресальенте, которые обычно выступали, как шакалы, подбирающие на поле боя падаль – грабили поверженных солдат противника, не брезгуя даже рваной и замаранной в крови одеждой.

Конечно, дорогое оружие, панцири, кошельки с монетами доставались латникам и пехотинцам-казадорес, но и того, что оставалось, вполне хватало, чтобы удовлетворить жажду наживы неприхотливых собресальенте, набранных в основном из городской бедноты и бродяг. Иногда их нанимали для сопровождения караванов, но только в крайнем случае, когда не было под рукой более подходящих кандидатур. Купец, который решался на такой шаг, сильно рисковал.

Каждую ночь начальник охраны (доверенный человек купца, единственный, кто был настоящим знатоком военного дела) выставлял стражу. Но толку от нее было мало. Из-за этого Гоэмон потерял покой и сон. Он вообще спал очень чутко, но теперь и вовсе превратился в один обнаженный нерв. Что-то ему не нравилось в окружающей обстановке, однако что именно, он понять не мог. Места здесь были чужими, незнакомыми, даже враждебными; лес, и тот шумел не так, как в Хондо, а голоса птиц казались непохожими, хотя многие из представителей пернатого царства Португалии водились и в Нихон.

Ночь в любом лесу наполнена звуками. То подаст голос ночная птица, то ветер пробежится по верхушкам деревьев и они недовольно зашумят, заскрипят, уронят на землю немного листьев, то хрустнет сухая ветка, и приходится гадать, уж не враг ли подкрадывается к биваку? Хотя это, скорее всего, кто-нибудь из лесных обитателей, ведущих ночной образ жизни.

Изощренный слух Гоэмона сортировал разные звуки, будто складывал сюрикены в чехол – один за другим, в строгом порядке, вдобавок еще и прикладывая к каждому звуку объяснение его происхождения. Точно так же работало и его обоняние. Когда караван располагался на ночь, молодой ниндзя пытался увести де Алмейду несколько дальше от слуг купца и погонщиков каравана, а в особенности от собресальенте, которые воняли, как стадо свиней. Но фидалго лишь отмахивался. Он быстро нашел с купцом общий язык, и они бражничали у костра до полуночи, а затем Фернан там же и засыпал, закутавшись в плащ.