Книга Е-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

— Послушай, Алиса… Разок-другой, какое это может иметь значение для такой взрослой девочки, как ты. К тому же, неужели ты думаешь, что я так и поверил, что тогда ты просто спала на диване?

— Но это так!

— Ну уж, не считай меня идиотом!

Он рассердился. Просто рассвирепел. То ли, из-за ревности, то ли из-за того, что это нарушало его план. Вскочил, бросился к неустойчивому столику, рядом с которым она стояла. Лицо искажено, в такие минуты он способен на что угодно.

— А по-твоему, это нормально, что ты бросаешься на шею каждому облезлому толстому придурку, с которым только что познакомилась в кафе, возвращаешься домой под утро и еще вешаешь мне лапшу на уши.

— Но ведь между нами действительно ничего не было!

И почему он ей не верит? Господи, и почему он такой, она даже не знала, что больше всего огорчило ее: его недоверие или этот безумный план ограбления почты, в котором она должна была сыграть роль проститутки и подсадной утки одновременно.

— Ничего не было, слышишь! Это ты заставлял меня кокетничать с ним.

Он бросился на нее с кулаками. Удар пришелся почти прямо в глаз. Она отпрянула и опрокинула стол. Он подошел к ней вплотную, готовый ударить снова. Она этого не вынесет. Нет, нет. Она бросилась на пол, сжалась в комок, закрыв лицо руками и издала долгий жалобный крик, похожий на вой.

Они сидели на полу среди разбросанных пластмассовых тарелок, ножей и вилок, хлебных крошек. Он крепко обнимал ее, шепча на ухо разные ласковые слова, именно те, которые и хотелось ей услышать. Она была потрясена, испытала шок и от физической боли, и просто от сознания, что он мог так грубо обращаться с ней, с ее телом. Разум шептал: «Это уже настоящее насилие, пора с этим кончать. Неужели ты будешь терпеть побои от человека, который тебе нравится… Которого ты любила…» Потому что теперь она уже больше не испытывала к нему никаких чувств. Разум говорил ей, что есть много способов выйти из этой ситуации. Лучше всего сделать это немедленно. Но что она может без денег? Явиться в полицию и попросить, чтобы ее отправили домой. Нет, это самое ужасное. Она боится идти в полицию. Ведь она — сообщница Томми, и могут начаться разные расспросы…

— Ну хорошо, — сказала она, — если мы все осуществим, то что будем делать потом?

— Как, что? — заявил он, как будто это было совершенно ясно. — Для начала затаимся. Пока все уляжется. Пока расследование не закончится. А когда все будет спокойно, я тут же свяжусь с тобой. Не сомневайся!

37.

Когда они с Отто возвращались на его «Фольксвагене» в Странде, Отто буквально обрушил на нее поток красноречия. Он говорил без умолку, как будто только что прорвалась плотина, и у него уже больше не будет возможности выговориться перед ней.

Она, в основном, молчала, сказать ей было особо нечего. Кроме того, надо было пристально следить за дорогой: ведь она вела машину. А этого ей давно не доводилось, если точно, с того момента, как она рассталась с Хамре. Водительские права у нее были, но Хамре, сначала обещавший купить для нее «дамский автомобиль», так никогда и не позволил ей водить даже тот, который у них был.

И вот сейчас она вела старую разбитую колымагу, «Фольксваген» Отто. Настроение у нее было плохое, она нервничала, вспоминая, в какую историю попала. Прежде она находила успокоение в мысли, что это Томми был вором, ведь он — автор преступного замысла и втянул ее. Буквально заставил участвовать. Кажется, ее участие было минимальным, ведь и вторжение, и ограбление должен был совершить он.

Так ли это? Ее прошиб пот, она проклинала себя, проклинала ту несчастную давнюю пятницу. (Господи, а ведь с той поры прошло всего-навсего две недели.) Она полностью сосредоточилась на управлении машиной, сейчас ей хотелось только ехать и ехать, мимо Странде, Ризора и Ларвика, все дальше и дальше на север, туда, в сторону дома. И пускай себе в машине будет Отто, она не против. Вспоминать о доме было так страшно. Лучше не думать…

Она была так поглощена своими переживаниями, что слушала Отто очень рассеянно, но уловила, что он рассказывает ей о своей неудавшейся жизни, о том, что ему пришлось бросить занятия в университете. Потом поспешная женитьба, уход жены, «одно жизненное поражение за другим», как он выразился.

— … И еще представь себе ее семейку! Худших снобов трудно себе представить. У них, так сказать, культ трех «В» — ВИЛЛА, ВОЛЬВО и «ВЕРХ ВОЗМОЖНОСТЕЙ». Они хотели съесть меня с потрохами, разрушить мою личность, чтобы я влез в кабалу, купив себе престижный участок земли. Да, как будто бы я спал и видел себя в кирпичном домике в стиле испанской фазенды, английский газон с клумбой, ни одного неухоженного клочка земли. Тоска да и только. Как только мы переехали сюда, я сразу же почувствовал себя не на месте, как только оказался за этим проклятым почтовым окошком. Юрист в качестве почтмейстера, уже почти на две трети юрист. Мне оставалось выдержать еще два года, и я бы стал дипломированным юристом. Но, когда подошло время появиться на свет ребенку, она стала требовать, чтобы мы переехали. И я был с ней согласен. Мысль о совмещении занятий в университете с семейной жизнью казалась мне невыносимой. Жить с грудным ребенком на частной квартире, на задворках Грюннерлокки, подрабатывая, где попало. Это было просто невыносимо… На такое я не решился. И предпочел надежное положение государственного служащего. Так советовала моя мать. И вот вам идиллический серланнский городок. Тоска. «Силвстога. Мойка машин». Тоска с первого дня. «Но ведь здесь должно быть так хорошо летом», — говорят многие. Летом-то и наступает настоящий ад. Все эти преуспевающие норвежцы во всей своей красе, на своих яхтах, под белыми парусами, среди шхер и островов. Истерические придурки в солнечных очках и моющихся шляпах, которые пишут домой открытки о том, «какая прекрасная погода, какая изумительная вода, какие вкусные креветки, земляника и цветная капуста» и всякое такое. Читал я эти открытки. Целые сотни! Ну и посмеялся!

— А мне все же кажется, что здесь не так уж и плохо, — отозвалась Алиса. — Городок такой уютный. Широкие улицы. Красивые дома… Море. Так романтично. Особенно летом.

Ее слова буквально ошеломили его, он едва не протрезвел, хотя Томми основательно накачал его. Он с изумлением взглянул на нее разок, другой, как будто не понимая, она ли говорит это, и тут же выпалил свое возражение:

— А эти курортники едут сюда тучами, чтобы, видите ли, ощутить дух южной Норвегии. А на самом деле Серландская идиллия существует только в радиопередачах: плеск волн, крики чаек, губная гармошка, песни в любую погоду…

— Я думала об Анне, — сказала она, совсем не обращая внимания на его возмущение. — Ей бы наверняка здесь понравилось. Анна — это моя дочь. Она ходит в детский сад, но ей там не очень хорошо, она такая застенчивая и плохо ладит с другими детьми. Не умеет постоять за себя. А потом капризничает дома…

— Так у тебя есть дочь? Я не знал. Догадывался, но не знал наверняка. У меня тоже есть сын. И тоже ужасно робкий. Он наверняка уже забыл меня, ведь все это лето он должен провести со своими выдающимися, преуспевающими дядями и двоюродными братьями на даче, где он будет гостить со своей матерью, моей бывшей женой. Его зовут Пер Хельге. Это имя дала ему она. Но мне оно нравится… Значит, у тебя есть дочь, а у меня есть сын. Так что у нас есть много общего, правда?