Книга Сумерки зимы - Дэвид Марк

– Совсем плох, да?

– Не настолько, как сперва показалось. Все эти кровавые лужи. Ошметки шеи прям на честном слове держались. А ведь сидел-то в одиночке. Никого рядом.

– В сознании?

– Едва. Его подлатали по прибытии, но доктора талдычат про какую-то микрохирургию, если швы не справятся. Еще недавно лежал в отключке, лицо замотано, как у мумии. Я вот выскочил глотнуть кофейку. Напарник тоже перекусывает, скоро вернется. Нас не предупредили насчет посетителей.

Макэвой кивнул и одним махом отмел ожившие подозрения охранника.

– Я должен его увидеть. В отключке он или нет.

Охранник собрался возразить, но прочел в глазах Макэвоя свирепую решимость и одумался. И верно, что худого в том, чтобы удовлетворить вежливую просьбу?

Макэвой оценил его покладистость и наградил величественным кивком. Сердце тяжело ухало, но он заставил себя успокоиться, сделав несколько глубоких вдохов и на пару мгновений закрыв глаза.

Ботинки неожиданно бесшумно ступали по линолеуму.

Тишина тут царила почти жутковатая. Зловещая. Макэвой невольно подумал о собственных последних часах. Умрет ли он среди людской суматохи, болтовни и гама? Или это будет единственный выстрел, а за ним – абсолютное ничто?

Он шагнул в палату Чандлера.

Занавески той же теплой расцветки, что и в родильном отделении Королевской больницы Гулля, но все здесь какое-то линялое, безжизненносерое.

Чандлер лежал без движения. Жалкий. Искусственная нога подпирала стену у кровати, пижамная штанина пуста. Никто не озаботился подвязать ее под культей, и штанина перекрутилась – будто нога вывернута в нелепо-бесстыдной позе.

Горло Чандлера было обмотано бинтами. Трубка бежала от пакета с прозрачной жидкостью к игле, торчавшей из правой руки. Другая трубка, потолще, приклеенная к скуле, исчезала во рту; над полоской пластыря уже подсохла слюнявая корочка.

Макэвой выудил из внутреннего кармана склянку. Ройзин предупредила, что прикасаться к ней можно только в перчатках. Сказала, запах намертво въестся в подушечки пальцев и никогда в жизни его не смыть. Поддернул рукав пальто, спустил манжету рубашки. Обернул ею ладонь. Держа флакон одной рукой, другой острожно отвинтил крышку. Вонь хлынула невероятная. Даже на расстоянии вытянутой руки он ощутил резь в глазах, накатила дурнота: нашатырь.

В три широких шага он оказался у кровати. Сунул склянку под нос Чандлеру.

Один…

Два…

Три…

Забинтованная фигура вздрогнула. Под слоями марли пробежала волна, глаза открылись, и крошечный участок лица, остававшийся неприкрытым, исказился в гримасе. Рука дернулась ко рту, чтобы отодрать трубку. Судорожный кашель с шипением вырвался из глотки. Единственная нога засучила по матрасу.

Макэвой подался вперед. Взялся за дыхательную трубку, потянул. Мокрая, в слизи, она выскользнула изо рта, и Макэвой с отвращением выронил ее.

Чандлер приподнялся на подушке, сгусток желчи упал на ворот пижамы. Продолжая кашлять, вцепился в бинты.

Лицо Макэвоя было безучастно. Он наблюдал. Подарил Чандлеру несколько мгновений паники, агонию смятения. Ужас пробуждения в кромешной тьме.

Ждал, пока Чандлер не обретет голос. Смотрел, как кончик его языка по-змеиному стремительно шарит по сухим губам над заляпанными слизью бинтами. Потом склонился ближе:

– Вы выжили, сэр.

– Сержант… – Голос едва слышен. – Сержант Макэвой?

Закрутив пробку, Макэвой осторожно опустил флакон с прозрачной жидкостью во внутренний карман.

– Я сожалею о том, что сделал, мистер Чандлер, – тихо сказал он и тяжело сел на край койки. – От вас мне нужно услышать только «да» или «нет», сэр. Вы многое перенесли. Сейчас вы в больнице. Попытка самоубийства, если помните.

Веки Чандлера затрепетали. Он болезненно сглотнул, и Макэвой налил стакан воды из графина на столике, поднес к его губам. Сделав несколько глотков, Чандлер обессиленно обмяк.

– Вы уже поняли, не так ли? – тихо спросил Макэвой, не отрывая взгляда от лица мумии. – Вы знаете, кто и почему.

Чандлер едва дернул веками.

– Это я виноват, – просипел он. – Моя болтовня…

– Он все равно сделал бы это, – сказал Макэвой. – Нашел бы причину. То, что таилось у него внутри, рано или поздно прорвалось бы наружу.

– Но он хороший человек, – выдавил Чандлер. – Меня понесло. Пьяный бред. Я не убеждал его…

– Скорбь творит ужасные вещи, – согласился Макэвой.

– Но не убийство, – возразил Чандлер.

Оба молчали. Макэвой встал. Подошел к окну, собираясь с мыслями. Бросил взгляд за желтые занавески, на мокрую парковку за ними, раскачивающиеся деревья, мокрые машины, семенящих прохожих. Никогда еще он не чувствовал такой тяжести. Он в ответе за этих людей внизу, за иссеченный дождем мир за окном. Он повернулся к кровати – надо поскорее покончить с этим.

– Симеон Гиббонс, – тихо произнес он. – Где он сейчас?

Имя повисло в воздухе. Губы Чандлера напряглись, но тело словно расслабилось. Макэвой смотрел, как язык снует по губам.

– Не знаю.

– Когда вы виделись в последний раз?

– Минут за десять до моего ареста.

– Он был там? В Линвудской усадьбе?

– Он там живет. Постоянно. Счета оплачивают армейские друзья.

– Подполковник Эмме? Владелец небольшой охранной фирмы на Ближнем Востоке?

– У Спарки глубокие карманы. Гиббонс определил меня в исповедники, а сам ни черта не рассказывал.

– Как это вышло? Что привело вас к догадке?

– Инспектор Рэй. На допросе зачитал список имен. Люди, которым Симеон мог навредить. Это вы его и составили. Там была женщина. Фамилия Монтроуз.

– И она показалась знакомой?

– Я знал, что ее звали Энн. Остальное само вроде как сошлось.

– Гиббонс рассказывал вам про Энн?

– Стонал во сне, произносил ее имя.

– А о том, что произошло в Ираке, рассказывал?

– Он говорил о своей жизни. Люди рассказывают мне о себе. Считают, я могу прославить их. Напишу книгу, и они станут что-то значить…

– Но Гиббонса это не интересовало?

– Ему просто хотелось с кем-то пообщаться. Все полетело кувырком. Вы же видели его, когда приходили потолковать со мной? Хотя нет, он не подошел. Его лицо, сержант. Нет живого места, сплошь ожоги и шрамы. Из-за взрыва. Того самого, который едва не убил его.

Может, и убил, подумал Макэвой. Лечение тоже оплачивал Эмме? Скорее всего.

– Я писатель, сержант. Задаю вопросы. Когда Симеона подселили ко мне, нам пришлось разговаривать.