Книга Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга 1 - Андрей Лазарчук

И третье, дремлющее где-то внутри первого и второго: почему там, во дворе, она знала, что ей грозит опасность, и бросилась бежать?

Всё это было так мучительно, что Саня с трудом сдерживала себя, чтобы не зареветь в голос. Тётки спали, храпя на разные голоса. По коридору изредка шлепали или шуршали чьи-то шаги…

Стены над головой стояли незыблемо. Очень маленькая ущербная луна проплывала в просвете.

Под утро она забылась, и её тут же разбудили, чтобы сделать уколы. Она ещё задремывала несколько раз и не пошла на завтрак.

Сане удалось уломать и подкупить санитарочку Фатиму спуститься в гардероб – правильнее сказать, склад верхней одежды, но его называли гардеробом – и достать из её мешка джинсы. Потом она выстирала их в ведре и вывесила за окно сушиться. Никто из персонала не заметил такого нарушения установленного порядка.

На перевязке доктор Борис Михайлович осмотрел её колено, потом перевёл взгляд на неё, выпятив нижнюю губу. Он был лыс и роскошно бородат. Халат не сходился на могучей волосатой груди.

– Похоже, красавица, что этой ночью тебя подменили, – сказал он. – Не убегай, я начальника позову, ему будет интересно…

Он вышел и тут же вернулся с завотделением, старым коротеньким человечком с черепашьими глазами.

– Вот, Саид Саидович, о ней я вчера говорил…

Саид Саидович близоруко осмотрел колено, потрогал его и понюхал. Покачал головой.

– Анализы вчерашние уже есть?

– Да. Как и положено было: лейкоциты за двадцать шесть тысяч перевалили…

– Знаешь, Боренька, что это мне напоминает? Когда в сорок седьмом только-только-только появился пенициллин, всё вот так же восстанавливалось – на второй-третий день. Флегмоны можно было не вскрывать…

– Но уже давно не сорок седьмой.

– Что же делать. Отнесём к казусам. Пусть лучше так, чем наоборот.

– Хотя наоборот бывает значительно чаще…

Потом, отправляя её из перевязочной, Борис Михайлович заметил:

– Хорошую ты где-то, красавица, заразу подцепила. Поделилась бы, что ли…

– Да я бы с радостью, – растерялась Саня. – Ну – не помню, и всё тут.

– У меня был подобный случай, – сказал Борис Михайлович. – Ещё когда учился. Я Томский заканчивал. Познакомился с одной… ну, неважно. И вышло так, что познакомился пьяный. Пошли к ней домой, всё хорошо. Сговорились на завтра. Купил цветы, коньяк – иду. И тут начинается… Не могу найти дом! Всю округу обшарил – нет дома. Мимо которых проходили – стоят, киоск газетный – стоит, дерево такое приметное – стоит, а того дома нет. Час искал. В расстройстве в скверике сел и полбутылки коньяка на кишку бросил. Иду обратно, настроение как у Муму в лодке… вот он, дом. Где ему положено. Зашёл… И все четыре года, пока институт не закончил, ходил я к ней – но попасть в этот дом мог только после полбутылки. И лучше коньяка. Трезвый же – никак. Такой вот заколдованный был дом…

– Вам легче, – засмеялась Саня. – У вас хоть такой ключик имелся…

После второго укола в живот она неожиданно уснула, еле добредя до палаты. Вечером пришли девчонки и музыкантша Ольга Леонидовна, принесли тёплый свитер, домашние тапочки, котлеты в кастрюльке и всякие фрукты. От их присутствия Сане сделалось очень неуютно. То есть она вдруг поняла, что ей неуютно, что она напряжена и ждёт чего-то плохого, очень плохого, а гостьи её производят необязательный шум и всяческие движения, которые мешают видеть и понимать то, что на самом деле творится вокруг.

У неё вновь было примерно то же чувство, что и тогда, в Машкином дворе: скрывайся! Исчезай! Тебя вот-вот увидят…

Когда подруги и преподавательница ушли (подруги? Саня вдруг поняла, что ничего к ним не чувствует…), она ещё раз попросилась в душ и пронесла туда завёрнутый в бельё револьвер. Там она привычным жестом (привыкла? когда успела?) откинула барабан и вытряхнула патроны в ладонь. Все целые. Но и – последние. Она откуда-то знала, что патроны эти гораздо большей мощности, чем та, на которую рассчитано оружие, поэтому каждый выстрел крайне рискован. Ещё она знала, что отдача очень сильная, держать револьвер нужно двумя руками и при стрельбе напрягать локти. Она потрогала лоб. Под волосами побаливал свежий рубец…

Может быть, этим мне и отшибло память, подумала она мельком и не всерьёз.

Интересно же я жила эти два месяца…

В эту ночь она легла в джинсах и свитере. Револьвер и волшебный бумажник – теперь в нём было полторы сотни тысяч рублей истёртыми и даже обтрёпанными по краям купюрами – она завернула в больничное полотенце и засунула под свитер. Спать ей не придётся, она это знала.

Алексей, подумала она. Разумеется, я его помню!..

Этой уверенностью она намеревалась пробить воздвигнутую в памяти тёмную стену. Ничего она не помнила…

И поэтому отскочила от стены, как мячик.

Третьи сутки Алексей почти не отходил от машины. Он нашёл себе неплохое убежище: во дворе частного домика, покинутого хозяевами. На заборе известью было выведено: "Продаётся на слом".

Бензина осталось полбака, из еды – только десяток сосулек твёрдого копчёного мяса, которым его снабдили маленькие охотники-полувечки (на них его "Марголин", рост, а главное, голос произвели неизгладимое впечатление). Он научил охотников делать рупоры из бересты и потому наверняка стал героем будущих мифов… В бардачке сохранилось ещё полфляжки коньяка. Денег не осталось совсем.

Сокол-кобчик, живший на пожарной каланче неподалёку, теперь шпионил для Алексея. Ночью его сменяли две совы. Алексей не поверил бы, что совы могут жить в городе, пока не увидел их сам. Чтобы его шпионы не отвлекались и не голодали, он приводил им голубей.

В принципе, и сам он не имел бы ничего против голубей или даже крыс, ему приходилось есть и тех, и тех, но в этом городе они привыкли питаться такой дрянью, что был риск не дожить до конца трапезы…

Кроме того, он несколько раз пытался проникнуть в сознание тех людей, которые искали Саню. Это удалось лишь однажды, да и то ненадолго: человек забеспокоился и заозирался. Алексей знал, что такое проникновение вызывает острое чувство тревоги: будто тебе пристально смотрят в спину. Поэтому он побыл там недолго и убрался по возможности незаметно, унося крупицы информации. В общем-то, довольно важные крупицы: что интересующие его люди ездят на тёмно-серой "BMV" пятьсот двадцатой модели и на вишнёвой "Мазде-Капелле", что они уже проверили все те места, где могут оказаться люди без документов, и дали объявление о розыске, и что кто-то из этих людей был опосредованно знаком с Саней – через кого-то третьего. Это давало им формальный повод вести поиск легальными путями. "Ушла из дома и не вернулась… страдает психическим заболеванием… может назваться другим именем и рассказать выдуманную историю…" – что-то в этом роде. Алексей и сам поступил бы именно так – если бы имел возможность закрепиться здесь стационарно.