Книга Нелегал из Кенигсберга - Николай Черкашин

Теперь настал ее черед делать сюрпризы. Хелена поставила на стол торт в виде… фуражки с шоколадным козырьком! Причем околыш был сделан из голубого крема. А к голубому околышу идеально подошло и голубое бургундское, которое Макаров разлил в хрустальные бокалы. Он с интересом разглядывал гостиную Хелены. Увешанная тяжелыми златоткаными гардинами и такими же шторами, она обещала хранить все тайны, свидетелями которых могли стать ее стены, ее гобелены и портрет некой ясновельможной пани в золоченом багете (разумеется, кисти неизвестного художника). Как потом выяснилось, она оказалась не кем иной, как возлюбленной Наполеона, пани Валевской. И, конечно же, висели на стенах фотокарточки в ажурных рамках, и вышивные изречения из «Катехизиса», и портрет покойного мужа Феликса.

После первого бокала и красивого тоста, сказанного Макаровым с большим вдохновением, Хелена зажгла свечу в красивом подсвечнике из варшавского серебра и включила электропатефон. Из-под острой иглы полились звуки фокстрота. Макаров не умел танцевать фокстрот, но этого от него и не требовалось. Они просто покачивались с Хеленой в такт музыке, обнимаясь, время от времени все плотнее и жарче. После третьего бокала хозяйка как-то сама собой оказалась на коленях у гостя. Но гость вел себя достаточно прилично: он не лез за корсаж и не пытался гладить колени. Макаров целовал Хелене руки, разглядывая иногда ее пальцы.

— Зачем я тебе? У тебя таких женщин, как я, — в каждом городе… Через пару дней ты забудешь меня.

— Даже если я сейчас просто встану и уйду, я все равно буду помнить и тебя, и этот вечер, и твой дом…

— Но я не хочу, чтобы ты просто встал и ушел!

И Хелена не отвела своих губ от неизбежного поцелуя…

В тот день перед роковым воскресеньем многие женщины были весьма благосклонны к мужчинам, добивавшимся их близости. Сами того не ведая, они подчинялись смутным велениям своего подсознания, а может быть, таинственным сигналам, тревожившим их из бездн вселенной. Сама мать-природа предчувствовала самое обильное за всю историю планеты кровопролитие.

* * *

Разумеется, Макаров мог остаться у Хелены до утра. Но при всем счастливом расслаблении душа его была не на месте.

— Ты ведь не обидишься, если я вернусь в полк?

— У меня муж тоже был военным, — вздохнула Хелена. — И я все понимаю… Поцелуй меня еще раз!

Поцелуй затянулся надолго… Слегка пошатываясь, Макаров стал одеваться. Хелена упаковала ему с собой половину торта. В новой фуражке и с вкуснейшим песочным тортом, пристроенным в шляпной коробке на багажнике, майор мчался на мотоцикле в Россь. Луч фары выхватывал неширокую шоссейку, беленые стволы лип, бежавших по обе стороны дороги. На полпути к аэродрому из придорожных кустов вдруг грянул винтовочный выстрел. Макаров покрепче сжал руль и прибавил газу. Вдогонку ему раздался еще один выстрел. Пуля сбила с дерева облачко известки и отлетела в темень. «Что за сволочь стреляет?! Послать бойцов прочесать лес! Да только будут ли там дожидаться облавы? Завтра доложу в особый отдел — пусть разбираются…»

Он приехал прямо на аэродром. Заглянул к дежурному по полку.

— Товарищ командир, за время вашего отсутствия никаких происшествий не случилось! — бодро доложил старший лейтенант Кирюхин.

— А у меня случилось! Какой-то гад стрелял по моему мотоциклу…

— Может, лес прочешем, товарищ майор?

— Толку-то… Дожидается он нас там, — Макаров похлопал мотоцикл по теплому баку. — «Скакун лихой, ты господина из боя вынес, как стрела…»

— Стихи неизвестного поэта? — не удержался старший лейтенант.

— Язва ты, Кирюхин, это же Лермонтов. Это у меня на художников память плохая, а Лермонтова я уважаю… Тоже ведь нашу лямку тянул, в караулы ходил, бойцов своих жучил… Кстати, я велел сегодня выставить усиленный караул к складу ГСМ и к пункту боепитания.

— Выставили усиленные наряды, товарищ майор. А первая эскадрилья уже свои самолеты по кустам растащила.

— Молодец! Возьми с полки пирожок. Кстати, о пирожках…

Макаров приоткрыл шляпную коробку и отломил кусок торта.

— Держи, заслужил!

— Ух, ты! Я думал, вы шутите! Ну, спасибо! Не иначе домашний?

— Ага, из Москвы с курьером прислали… Ну, ладно! Бди в оба. Я пойду прилягу. В случае чего — буди.

В палатке, которую Макаров делил вместе с комиссаром и начальником штаба, никого не было. Он стащил сапоги, снял портупею, полюбовался новенькой фуражкой и вытянулся поверх колючего солдатского одеяла, не раздеваясь, но расстегнув пуговицы ворота. Счастливо опустошенный, блаженно усталый майор мгновенно провалился в непроглядный сон…

Пробуждение его было ужасным. Какая-то ураганная сила смела палатку в речку, и Макаров проснулся даже не от встряски, а того, что тонет. Накрытый со всех сторон брезентом, он барахтался в воде, но руки повсюду нащупывали только мокрую плотную ткань. Глупо было утонуть, когда ты рожден для воздушного боя! От этой мысли майор пришел в ярость и наткнулся наконец на оконный проем. Окошко было перетянуто крест-накрест прочной тесьмой, и Макаров изо всех рванул их и выбрался из предательской ловушки. Только тут к нему вернулся слух, и он услышал рев чужих моторов и вой пикирующих самолетов, а затем серию взрывов — один за другим. Там, где был аэродром, предрассветный сумрак озарился огненной стеной. Именно там и рвались бомбы и что-то горело, и неслись оттуда крики… Подобрав с земли портупею и сапоги, майор ринулся туда, где терзали его беззащитный полк. Все зенитки, прикрывавшие Россь, еще в среду отправили на полигон в Крупки. Первое слово, которое ему пришло на ум — «провокация» — он сразу же отмел. Так грохотать и полыхать огнем могла только война. Чем ближе он подбегал к КДП, тем чаще приходилось падать наземь, спасаясь от разлетающихся осколков. Но все же добежал. Бледный Кирюхин выбежал ему на встречу и оба снова упали, на этот раз сбитые взрывной волной от совсем близко рванувшей бомбы. Сползлись.

— Товарищ майор, — задыхался дежурный по полку. — Они вторую эскадрилью почти полностью покрошили. Третью технари частично растащили, частично тушат…

— Как взлетная полоса?

— Похоже, что повреждена. Еще не смотрел.

— Кто из летчиков на месте?

— Только дежурное звено.

— Что с моей машиной?

— Она же во второй эскадрилье стояла…

— Понятно… Из дивизии не звонили?

— Никак нет. Связи вообще никакой.

«Юнкерсы» отбомбились в три волны и ушли на запад. По стоянкам метались люди, сбивая пламя с горящих самолетов, а уцелевшие — выкатывая подальше от огня.

Макаров бросился к дежурному звену. В кабинах истребителей И-16 сидели готовые к взлету летчики — младший лейтенант Серебровский и двое малознакомых, недавно прибывших в полк сержантов. Одному из них Макаров сделал жест — вылезай! Сам занял его место и крикнул подбежавшему Кирюхину: