Книга Пощады не будет - Роман Злотников

– А скажите, ваше высочество, зачем вы все-таки остановили бойню? – задумчиво спросил граф Эгерит, глядя на то, как герцог Амели, стоя на коленях и вложив свои грубые, привычные к узде и рукояти меча лапищи старого вояки в нежные ручки королевы Мельсиль, пальчики которой смогли обхватить только лишь пару его пальцев, громко возглашал вассальную присягу. – Неужели вы думаете, что все поголовно, поклявшиеся не поднимать меча на трон Агбера, собираются соблюдать эту клятву? И что Черный барон не найдет кого и как соблазнить?

Грон еле заметно приподнял левый уголок рта, обозначая усмешку, поскольку улыбаться в открытую во время этой церемонии было уж слишком вызывающе. Нет, вероятно, ему простили бы и не такое, но зачем провоцировать?

– Даже если бы мы вырезали всех, он все равно нашел бы кого-нибудь для этого, пусть и на год-два позже. А так… Кого бы он ни нашел, прежде чем они станут моей головной болью и головной болью королевы, им придется пройти через герцога. А он, смею вас уверить, тот еще орех. Его очень не просто будет разгрызть. Тем более что он уже имеет опыт общения с нашим врагом и знает, на что тот способен. Его будет довольно сложно обмануть… – Грон сделал паузу, покосился в дальний угол, где стоял маркиз Агюен, и по долгу службы, и как представитель, так сказать, всех секретных служб королевства, поскольку ни Шуршан, ни Гаруз, с полного одобрения Грона, предпочитали не светиться на людях. И добавил: – Ну и мы поможем ему чем можем. А заодно и проследим, чтобы никому не удалось соблазнить его самого.

Граф некоторое время размышлял над его словами, а затем согласно кивнул:

– Да, пожалуй, вы правы… отличный ход. Любой мятеж поставит на их пути их собственного героя и их лучшего полководца, так что, чтобы начать действовать, им сначала необходимо будет убить герцога. А подобный шаг вряд ли прибавит мятежу популярности.

– И еще я уже как-то говорил барону Экарту, – продолжил между тем Грон, – что с некоторых пор испытываю отвращение к излишним смертям, если их можно избежать. А тут все так удачно сложилось…

Граф покосился на Грона. Нет, никакой усмешки в его глазах он не заметил. Да уж… Граф слегка повел плечами. Если это называется «испытывать отвращение к излишним смертям», что же творилось тогда, когда он этого отвращения не испытывал?.. Граф снова перевел взгляд на герцога Амели, стоящего на коленях, и некоторое время наблюдал за церемонией, а затем вновь чуть наклонил голову в сторону Грона и негромко начал:

– А как вы думаете, ваше высочество… – но тут же оборвал себя, потому что хор грянул «Славься в веках!» и говорить стало совершенно невозможно.

Герцог Амели поднялся на ноги и принял от королевы Мельсиль свой собственный меч. Несколько мгновений он держал его в руках, а затем перехватил его за рукоять и высоко воздел над головой. Грон чуть скосил глаза и увидел, как напряглись арбалетчики в нишах. Да, в дальнейшем, пожалуй, стоит как-то усовершенствовать ритуал, чтобы не создавать таких опасных ситуаций. А то у кого-нибудь в самый неподходящий момент тетива может случайно сорваться с крюка, и прощай очередной вассал. А уж если это будет кто-нибудь вроде герцога Амели, то они тут же получат на блюдечке очередной мятеж…

– Так что вы хотели спросить, граф? – обратился Грон к главе королевского совета, когда они вслед за остальной процессией двинулись к выходу из храма.

– Да так, чепуха, – отмахнулся граф. – Мне просто вдруг пришло в голову, что теперь для нас самое сложное… впереди. Вот я хотел спросить: как вы думаете, удастся ли нам столь же просто, ну или, вернее, так же без особенных потерь справиться с Насией?

– Нет, – спокойно, но твердо ответил Грон и, повернувшись к барону Экарту, заглянул ему в глаза и повторил: – Нет.

– Ну вот, дорогой, все и кончилось, – устало произнесла Мельсиль, сидя вечером в удобном кресле в их спальне и кормя сына грудью.

Грон сидел напротив нее и любовался этой умиротворяющей картиной. Вообще, есть ли на свете картина более олицетворяющая покой и счастье, чем мать, кормящая свое дитя?

– Если честно, то, несмотря на всю демонстрируемую тобой уверенность, мне было довольно тревожно. – Мельсиль осторожно поправила уже сонно сосущего Югора. – Я даже старалась специально отвлечься, боясь, что у меня может пропасть молоко. Но, слава Владетелю, все кончилось…

Грон молчал. Все кончается только в конце старой сказки. Доброй или страшной. А в жизни… Но пусть. Пусть Мельсиль некоторое время потешит себя несбыточной мечтой. Женщинам это нужно – поймать миг счастья или хотя бы долгожданного покоя и представить, помечтать, что этот миг продлится долго. Тем более – почему несбыточной? Эта мечта стала его целью. А значит, она непременно сбудется. Только немного позже…

Югор причмокнул еще разок и мерно засопел, чуть приоткрыв ротик. Мельсиль осторожно отодвинула сына и заправила грудь в лиф своего домашнего платья. Грон встал и, подойдя к жене, осторожно принял у нее ребенка. Югор чуть поерзал, поудобнее разворачиваясь на его руках и приникая щекой к отцовской груди, а затем снова засопел. Грон бережно отнес его в колыбель, а затем подошел к Мельсиль и, взяв ее на руки, перенес на кровать. Она уже почти совершенно перестала при нем стесняться свой культи, довольно ловко передвигаясь на сделанной мастером-краснодеревщиком изящной деревяшке, но Грон, когда ему выпадали редкие минуты побыть с женой, все равно старался как можно больше времени носить ее на руках. Тем более что это не составляло ему никакого труда. Несмотря на беременность и роды, Мельсиль оставалась все той же хрупкой девчонкой, какой он увидел ее в первый раз, а вот сам Грон за прошедшие несколько лет изрядно заматерел, раздался в плечах и даже немного прибавил в росте. Тело Грона стало заметно более похожим на его прежнее тело, оставшееся в прежнем мире. Хотя, конечно, до тех статей ему было все еще куда как далеко.

Мельсиль присела на кровать, стянула через голову платье и, повернувшись к подсвечнику, легким выдохом затушила горящие свечи. А затем развернулась к Грону, и ее колдовские глаза блеснули в освещаемой только ночным светилом спальне. Грон замер, завороженно глядя на жену, а затем поднял руки, захватывая ворот рубашки…

Потом они долго лежали молча. Голова и ладонь Мельсиль покоились на его груди, а он обнимал ее за плечи, наслаждаясь таким знакомым, но все равно волнующим ощущением слияния, единения не только тел, но и душ, которое бывает лишь в семье, причем в семье любящей, единой, цельной. Ничто иное, никакой секс или «дурь» не способны дать мужчине такой невероятной и сладостной гаммы чувств – от восторга до ощущения собственной силы и невероятного покоя, чем то, что он получает в своей семье. Ибо такая семья есть результат именно его усилий. Семью строит мужик, что бы там ни говорили и как бы там ни спорили современные модные сексологи и психологи. Ибо, если он слаб, глуп, слишком похотлив или закомплексован, никакие усилия и никакое терпение женщины не могут заменить воли и усилий мужчины. В лучшем случае, при ее большом терпении, получается не семья, состоящая из мужчины и женщины, а странноватые отношения типа ребенок – мама, когда один шкодит, а вторая все ему прощает. Так что распад семьи – это в первую очередь неудача мужчины, его проигрыш, его роспись в собственной слабости. Даже если ему при этом кажется, что он вроде как «скинул гирю с шеи» и «послал ее на фиг». Он – проигравший. А вот держится семья на женщине. Поэтому, выбирая, с кем связать свою жизнь, мужчина должен быть очень придирчив, не отдаваясь на волю бушующему чувству, не пялясь, пуская слюни, на филейные части смазливой и доступной мадам. С такими можно погулять, покувыркаться в постельке, а потом деликатно отодвинуть в сторону. А ему нужно искать ту, которая будет лучшей матерью детям и надежной опорой ему самому…