Книга Медовый месяц - Эми Дженкинс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Обожемой.
Я хочу сказать – а как же мои друзья в Лондоне? Я потеряю их? А как же Тереза и пони? А как же дождь, и Би-би-си, и очередь на почту, и черные лондонские такси, и универмаг «Хэрродс», и чашки надлежащим образом приготовленного чая, и безработные? В Лос-Анджелесе ничего этого не будет. А как же мои корни?
Я лишь разинула рот, когда к дому подъехал Алекс в кабриолете «Гольф» с опущенным верхом.
– Где ты его раздобыл?
– Украл. Не зря же я провел время в реабилитационном центре.
– Ты взял его напрокат.
– Садись, – сказал Алекс.
– Куда поедем?
– Сейчас увидишь, – ответил он. – Садись.
Я села. Взвизгнув покрышками, Алекс отъехал.
– Стой! – вдруг крикнула я.
Он в тревоге обернулся, по-прежнему набирая скорость; волосы хлестали его по глазам.
– Стой! – снова крикнула я. Он съехал на обочину.
– В чем дело?
– Я почувствовала.
– Почувствовала?
– Да, – сказала я. – Знаешь, у меня есть чувства.
Он обеспокоенно посмотрел на меня и проговорил:
– Угу. От этого есть средство?
– Алекс, – сказала я. – иногда… иногда мне нужно знать, куда мы едем. – Наверное, я вопила во всю глотку, потому что он быстро ответил:
– В «Ла-Посаду». Лучший отель в Мексике.
– Почему ты не сказал мне об этом?
– Я и говорю.
– Мне будет не хватать Хесуса, – сказала я.
– Он будет навещать нас, – улыбнулся Алекс.
– Дело в том… – сказала я и заколебалась. И в этот момент я потеряла его. Он отвернул от меня лучи своих лазерных глаз. Впереди во всей своей красе на дороге показалась куча разноцветных пластиковых коробок, и я ощутила ревность к этим коробкам.
– Дело в том, – сказала я, – что мне нужно знать, куда идут наши отношения.
– В данную минуту, – ответил Алекс, надавив ногой на акселератор, – они направляются на юг.
Была пыльная пустая дорога, и временами мелькало бирюзовое море. Появлялись белые бетонные деревушки с красными жестяными знаками кока-колы и церквями в испанском стиле.
И был Алекс.
«Как дошла я до того, – думала я, с развевающимися на ветру волосами и мужчиной, за которого не вышла замуж, несясь по мексиканскому побережью, – как дошла я до того, что несусь по мексиканскому побережью с развевающимися на ветру волосами и мужчиной, за которого не вышла замуж? Как это случилось? В подробностях. Напомните мне».
Не то чтобы я думала, что оказалась не с тем человеком. Когда я оглядывалась на Алекса, на его короткие густые волосы, загорелые руки на руле, густые ресницы, мне хотелось потеряться в нем, проникнуть ему под кожу и исчезнуть.
И думая об этом, я ощущала себя в своей коже пленницей. Становилась жертвой всевозможных чувств – чувств, без сомнения, вызванных моими плотоядными мыслями, сосущих мне кровь, как новая модификация сверхмощных комаров, специально дожидавшихся меня прошлой ночью в гостиничном номере.
«Чувства – это не факты», – сказала бы мне Флора.
Я не совсем понимаю, что это значит, но, вероятно, это имеет какое-то отношение к их ошибочности в представлении внешнего мира – но не внутреннего. Беда чувств в том, что они чертовски убедительны. Ты не можешь рационализовать их по-своему – наподобие того, когда идешь в стереокино, и как ни твердишь себе, что все это иллюзия, все равно пригибаешься, когда в тебя летит блюдце.
Когда Алекс съехал с дороги и объявил, что мы посетим живописные руины одного из древнейших городов майя, я осознала, что неприятно напряженное ощущение, затаившееся где-то под ключицами, было страхом. Самым обычным и старомодным страхом.
Ладно, но теперь у меня есть Алекс.
Ладно, но теперь я могу потерять Алекса.
И мы собирались совершить нечто столь осмысленное, как совместный осмотр достопримечательностей – вместе с другими парами, с другими туристами. Это казалось неправдоподобно здравым.
Тулум – серовато-белая крепость, возвышающаяся на фоне Карибского моря изящными слоями, как пепел, когда позволишь ему нарасти на сигарете. Теплые толстые стены самодовольно выпирали наружу, насыщенные мудростью столетий. Они казались отъевшимися, сытыми, умиротворенными. Когда мы совершили экскурсию, я положила руки на стены и позволила далекому присутствию людей, живших здесь девятнадцать веков назад, подойти и прикоснуться ко мне.
Помню, как в школе показывали вертикальную шкалу, изображавшую земную историю с начала времен. Там был маленький картонный экран на колесиках, который двигался вверх-вниз по линейке и останавливался там и сям, показывая, что происходит в данный момент. Ему приходилось проноситься почти до самого верха шкалы, чтобы показать динозавров, а современная цивилизация оказалась крохотным пятнышком у самого-самого низа. От этого у меня возникло чувство, что я в одной из комнат с искаженной перспективой. У меня кружилась голова.
Когда я повисла на старых теплых стенах, у меня возникло то же чувство. Я не могу представить свою незначительность. Не могу представить.
Я знала, что Алекс чувствует то же самое. И потому ничего ему не сказала. Потом мы сидели рядом на траве, прислонившись спиной к храму, и смотрели на море.
– Ты в порядке? – спросила я через какое-то время.
– Да, – ответил Алекс.
– Точно?
– Да, – сказал он. – А ты в порядке?
Я заколебалась.
– Знаешь, когда я был в Лос-Анджелесе, я написал тебе e-mail, – сказал Алекс, – и послал его просто в эфир.
– Правда? – удивленно проговорила я. – И что там было?
– Самое ужасное, – ответил он.
Когда он говорит, у меня часто возникает чувство, что он вещает из какого-то удаленного места. Трансляция осуществляется после правки первоклассной командой редакторов и костоправов, которые ловко рихтуют материал и приводят его в надлежащую форму. У меня возникло впечатление, что я допущена лишь к малой доле того, что он действительно думает. Но это же и привлекало меня. В нем было девять десятых тайны. Девять десятых, чтобы раскрасить самой.
– Ты проверяла тогда свою электронную почту? – спросил он.
– Да, – ответила я. – Это не то, что ты думаешь.
– Что я думаю? – удивился он. – Я ничего не думаю.
Небольшая пауза.
– Мы стары, как эти развалины, – с улыбкой проговорил он. – Ты и я.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я, мельком уловив, как чудовище Надо шмыгнуло за пальму на краю скалы.
– Ты и сама знаешь, – ответил он.