Книга Соло для влюбленных. Певица - Татьяна Бочарова

– Сейчас начинаем. Давайте на сцену.

Артем, Женя и Андрей с Димой ушли за занавес. Из коридора напротив появился хор вельмож, готовый к своему выходу.

– Наконец-то ты услышишь, – шепнула Мила Ларисе, пристраиваясь в своем излюбленном месте, откуда сцена была видна как на ладони. – Я вчера даже прослезилась. Темка раньше никогда так не пел. Грамотно – да, профессионально – это бесспорно. Но всегда как-то прагматично, сухо, от сих до сих, – Мила сделала широкий жест рукой. – А в этот раз что-то его проняло, это факт.

Лариса с удивлением покосилась на подругу. Слышать от Милы, слывшей главной театральной язвой, такие теплые и искренние слова в адрес кого-либо было странно. Обычно бойкая на язык, она говорила обо всех лишь колкости, а если уж хвалила, как недавно Глеба, то все равно с оттенком иронии. Сейчас же выражение Милиного лица и тон ее голоса были неузнаваемы для Ларисы, словно до сих пор она пряталась под маской и вдруг внезапно решилась расстаться с ней на некоторое время.

Заиграла музыка. Та самая, которую мысленно представляла себе вчера Лариса, сидя без сил в своей гримерной.

Мила сосредоточенно глядела в щель между кулисами. Лариса встала рядом с ней, с любопытством заглянула на сцену. То, что она увидела, поразило ее даже больше, чем метаморфоза, только что произошедшая с подругой.

Артем действительно преобразился до неузнаваемости. К его движениям, бывшим всегда размеренными и скупыми, добавилась неумолимая, сдержанная сила. Он то наступал на стоящую перед ним живую стену из придворных и слуг Герцога, то пятился назад, но с каждым шагом все ближе и ближе подходил к цели – заветной двери, за которой сейчас должна была находиться Джильда в объятиях юного соблазнителя. Издевательски и одновременно с глубокой болью звучал мотив шутовской песенки.

Вот наконец шут догадался, где находится его дочь. Пассажи в оркестре неслись, один сметая другой, громко и резко, обрушиваясь на публику, сидящую в зале, точно шквал. Началась ария Риголетто, в которой он бросает вызов миру бесчестья и лжи, погубившему его дочь.

Куртизаны, исчадье порока!

За позор мой вы много ли взяли?

Вы погрязли в разврате глубоком,

Но не продам я честь дочери моей!

Это было спето с такой силой и страстью, что Лариса невольно почувствовала, как по телу пробегают мурашки, и вспомнила недавние слова Глеба.

Бог ты мой, оказывается, Артем умеет так петь! Да у Лепехова что ни солист, то талант выдающийся. Откуда что берется? Честно говоря, до этого момента Лариса считала, что Артем не способен на такие перевоплощения, ну разве только в отдельных речитативах, где музыка сама за себя говорит. Она была полностью согласна с Милиной характеристикой всегдашнего пения Королькова – несомненно профессионально, голос хороший, но эмоций маловато, все немножко делано, сухо, вяло.

Теперь это было не так, совсем не так.

Безоружный, я страха не знаю,

Тигром к вам кровожадным явлюся,

Дочь свою я сейчас защищаю,

За нее жизнь готов я отдать!

Рядом прерывисто вздохнула Мила. Теперь Лариса понимала все: и обиду подруги на то, что она за столько времени не удосужилась послушать такое захватывающее исполнение, и Милины слова о том, что пение Артема вызвало у нее слезы. У самой Ларисы давно в горле стоял комок, и лишь сознание того, что ей через несколько минут надо будет выйти на сцену, сдерживало ее, не давая заплакать.

«Заплакал» сам Риголетто. Бурная мелодия перешла в мольбу.

И вот я плачу, Марулло, синьор мой,

Ты добрее и чище душою,

Ты мне скажешь, куда ее вы скрыли,

Марулло… Синьор мой!..

Молчишь ты, увы!

Лариса увидела, как Артем замер на несколько секунд, пристально вглядываясь в лицо Богданову, словно стремясь вытянуть из него сострадание. Потом, будто прочитав в глазах у того неумолимый приговор дочери и себе, резко отвернулся.

– Спокойно можно фильм снимать, – пробормотала Мила, – крупным планом. Эдакий современный триллер про папашу, повернутого на дочке, и бессмертную мафию. Мне даже кажется, что у Риголетто к Джильде не совсем отцовское чувство, уж так он по ней страдает!

– Не знаю, отцовское чувство или нет, но зал Артем уложил на обе лопатки, – восхищенно проговорила Лариса, готовясь к выходу на сцену, – посмотришь, что сейчас будет, когда он закончит. Кажется, мне можно и не вылезать, все равно ему придется петь на бис.

– Он не станет повторять, – твердо произнесла Мила.

– С чего ты так уверена? – удивилась Лариса.

– Знаю. Не будет. Так поют только один раз. Давай, пора уже.

Артем пропел последнюю ноту. За занавесом воцарилась секундная пауза, затем зал взорвался аплодисментами.

Лариса в последний раз оглянулась на Милу, глубоко вздохнула и окунулась в шум этих аплодисментов и в восторженные крики «Браво!».

27

Артем не понимал, что с ним происходит. Он сидел в гримерке, откинувшись в кресле, и Мила осторожно вытирала ему лоб влажным полотенцем.

Только что закончилось второе действие. Закончилось с триумфом, вызвав у публики долгие, незатихающие овации. Едва ступив за кулисы, Артем тут же попал в объятия коллег, которые не скупились на комплименты и похвалы.

Но сам Артем почти и не помнил, как он пел. Все было словно в тумане – его сольная сцена, их дуэт с Ларисой, тот, во время которого с ней вчера произошел срыв. Он чувствовал лишь ужасную усталость и какую-то странную, необъяснимую тревогу. Причин этой тревоги Артем понять не мог, как ни пытался.

Сегодня перед спектаклем он хотел было сказать Ларисе правду о Глебе, которую случайно открыл ему подслушанный в гримерной разговор. Но не решился. А позже, увидав Ларису и Глеба на сцене вместе, понял, что поступил правильно, промолчав. У них обоих были такие сияющие, счастливые лица, что Артем усомнился, нужна ли Ларисе его правда. Ну их, пусть разбираются сами в своих запутанных отношениях.

И теперь он не мог взять в толк, что же беспокоит его, сводя на нет радость от небывалого успеха.

– Тема, ты весь мокрый, – Мила покачала головой, – надо закрыть окно, а то еще продует.

Артем недовольно отмахнулся:

– Ничего мне не сделается. Ну что ты точно нянька…

Мила своей трескотней мешала, сбивала его с мысли. Сейчас, вот сейчас он поймет, в чем же дело. Ему необходимо вспомнить нечто, что недавно произошло. Что-то очень важное, нужное, крайне серьезное. Но где произошло? До начала премьеры? На сцене? После действия, за кулисами?

– Тише, Мила, – это сказала стоящая у окна Лариса, – Тема просто очень устал. Выложился на сто процентов. Или даже на сто пятьдесят. В таких случаях лучше помолчать и не суетиться.