Книга Круговой перекресток - Елена Гайворонская

Зато ко мне из Штатов прилетал Эдик. Увидев его, я слегка оробела. Он окреп, возмужал, милый мальчик превратился в красивого, уверенного в себе мужчину. Выглядит стопроцентным американцем, в каждом жесте и взгляде сквозит легкое пренебрежение к местечковому Израилю. Учится на программиста и работает в фирме, созданной отцом, что-то связанное с компьютерами. Эдик взял напрокат машину, забронировал дорогую гостиницу в Эйлате…

Мы провели чудный, сумасшедший отпуск! На прощание Эдик сделал мне предложение и купил кольцо с огромным бриллиантом. Вот только со свадьбой просит немного повременить, потому что хочет закончить учебу и создать собственную, отдельную от отцовской фирму, чтобы ни от кого не зависеть. Эдик не сказал напрямую, но я догадалась, что его родители не в восторге от бедной невестки из Израиля. Они бы предпочли американку. Но главное, что мы любим друг друга и обязательно будем вместе».

Я перечитала Зайкино письмо несколько раз и, отложив, задумалась о том, о чем не особенно размышляли в Советском Союзе: насколько огромен и переменчив наш мир. За железным занавесом было душно, скучно, убого, но понятно и спокойно, как в набившей оскомину родительской хрущевке. И вот плотные портьеры колыхнулись, окно приоткрылось, но к свежему дурманящему воздуху свободы при мешались дым опасений, смог неопределенности, пепел утраченных иллюзий… Зато моя подруга счастлива, чему я страшно рада. Зайка заслуживает счастья, как никто другой…

Свадьба

В один из выходных мама позвала нас на чай.

– Когда вы поженитесь? – неожиданно поинтересовался дед Георгий, подняв глаза от шахматной доски.

Мы с Сережкой растерянно переглянулись.

– Сами же говорите: траур, – напомнила я.

Мама устремила на деда тревожный взгляд, но Георгий не заметил.

– Глупости все это, пустые условности. Жизнь должна идти своим чередом. Я хочу успеть погулять на внучкиной свадьбе. Восемьдесят мне уже – не шутка.

– Дед, ты что говоришь-то? – возмутилась я. – Успеешь, погуляешь. Еще и правнуков понянчишь.

– Нечего тянуть, – упорствовал дед, – если хотят, пускай женятся.

– Пап, что на тебя нашло? – взмолилась мама. – Не по-людски: похороны – и сразу свадьба. Неприлично.

– Почему «сразу»? Три месяца прошло плюс после подачи заявления ждать еще три месяца. Как раз полгода будет. А что до приличий – умные поймут, а на дураков плевать, – отрубил дед.

– Ясно теперь, в кого Санька такая упертая! – в сердцах воскликнула мама.

Мы с Сережкой с удовольствием сообразили бы все в узком кругу самых близких родственников и друзей, каковых, в отличие от приятелей и знакомых, много не бывает. Но наши родители придерживались иного мнения. Они были людьми поколения тесных коммуналок, проходных дворов и шумных застолий. Гулять – так с размахом, приглашать – так всех, включая десятиюродных теток, которых и видели-то пару раз за всю жизнь… Мы не стали спорить, доказывать, что времена изменились, изображать из себя передовую молодежь поколения Next и обвинять предков в серости и отсталости. Если для них важно соблюсти традиции – пусть. Мы понимали, что в последний раз играем по родительским правилам – впредь вдвоем начнем создавать собственные. А значит, пусть последняя игра станет зрелищной и запоминающейся. Потому мы заказали дворец, белую «Волгу», черную «чайку» и банкетный зал на двести мест с тамадой и музыкантами… В итоге я сама втянулась в это действо, и оно начало мне нравиться…

Платье шили по моим эскизам. Против декольте до пупа и купеческих кринолинов, буйства кружев и гипюра – аккуратный круглый вырез, длинные узкие рукава, текучая юбка из струящегося шелка. В салоне-парикмахерской по моей просьбе собрали волосы наверх, выпустив несколько длинных локонов. Когда приготовления завершились, я подошла к зеркалу и ахнула: из магического стекла на меня смотрела девушка со старой фотографии из альбома Марии Ивановны. У девушки было тонкое бледное личико с высоким лбом, пухлыми губками и огромными зелеными глазами, в которых застыло радостное волнение. Зачем-то я легонько постучала пальцами по стеклу, будто хотела пообщаться с зазеркальной барышней, и ее прохладная ладонь коснулась моей, словно стараясь передать сокровенное знание женщин старинного рода, гонимого, униженного, развеянного, но уцелевшего и несломленного…

После бала

Из Соколовой я стала Ковалевской.

Я догадывалась, что Георгий расстроился по этому поводу, хоть и не подавал виду. Но Сережка хотел, чтобы я взяла его фамилию: заведено испокон веков: мужчина – глава и продолжатель рода, и все такое… Мне не хотелось начинать семейную жизнь со споров из-за «фамильных» предрассудков. Тем более что Александра Ковалевская – звучало красиво. Вот если бы Сережка был Пердуновым или Мухосранцевым – тогда без вариантов. Но в глубине души я навсегда останусь Соколовой.

На работе Сережке сообщили, что начинается строительство нового дома, в котором ему должны дать квартиру. А Георгий напомнил, что положил в банк некоторую сумму, аккурат на кооперативную двушку, которую прочил мне в качестве подарка к свадьбе. До окончания срока действия вклада оставался год. Никто не ожидал, что я соберусь замуж так скоро. Если наш квартирный вопрос разрешится, он подарит нам эти деньги на покупку машины и мебели. Я расцеловала деда, живо представляя себя за баранкой новенького авто, мчащегося по извилистой заснеженной дороге, и чтобы солнце в стекло и колючий ветер в приоткрытое окно…

Мы были молоды и счастливы, смотрели в будущее с радостным оптимизмом, зная, что оно непременно будет светлым и прекрасным.

На дворе стоял январь девяносто первого года.