Книга Флэшмен - Джордж Макдональд Фрейзер

Так прошла еще неделя в этой проклятой темнице, и мы с Хадсоном изрядно провоняли и заросли щетиной, поскольку нам не давали ни воды, ни бритвенных приборов. Поскольку ничего не происходило, мое беспокойство немного поутихло, но было невероятно скучно сидеть здесь, не имея другого занятия, кроме как болтать с Хадсоном — у нас не имелось почти никаких общих интересов, кроме лошадей. Похоже, его даже женщины не интересовали. Время от времени мы толковали про побег, но шансы на него были ничтожны, так как наружу вела только дверь, находившаяся наверху узкого лестничного пролета, и когда афридии приносили еду, один из них постоянно держал нас под прицелом огромного мушкетона. Я не слишком спешил нашпиговаться дробью, поэтому, когда Хадсон предложил попробовать пойти на прорыв, приказал ему заткнуться. Да и что мы стали бы делать потом? У нас даже не было представления, где мы находимся, за исключением того, что это недалеко от кабульской дороги. Как я уже сказал, риск того не стоил. Знай я про участь, уготованную для нас, — не побоялся бы броситься не то что на один мушкетон, но и на тысячу таковых. Но я не знал. Боже! Мне никогда не забыть этого. Никогда.

Это произошло ближе к вечеру. Мы дремали, растянувшись на соломе, как вдруг услышали во дворе стук копыт и звук голосов, приближающийся к дверям темницы. Хадсон вскочил, а я приподнялся на локтях и, чувствуя, как сердце ушло в пятки, стал гадать, кто бы это мог быть? Это мог быть посланец с вестями о выкупе — так как я не сомневался, что афридии не упустят-таки возможности поиграть в эту игру. Потом заскрипели засовы, и дверь отворилась. На верхней ступеньке появился высокий человек. Сначала я не мог разглядеть его лица, но потом один из афридиев принес факел, который воткнул в подставку на стене, и свет упал на вновь прибывшего. Даже появление самого дьявола не поразило бы меня так, потому что на меня смотрело лицо, терзавшее меня в ночных кошмарах — лицо Гюль-Шаха.

Его глаза буквально прожигали меня насквозь; он закричал от радости и захлопал в ладоши. Кажется, я в ужасе завопил и отпрянул к стене.

— Флэшмен! — воскликнул он, скользя по порожкам словно огромный кот и одаривая меня зловещей ухмылкой. — Воистину милостив Аллах! Услышав весть, я не поверил ей, но она оказалось правдивой. И лишь по чистой случайности — самой невероятной — я узнал, что ты попался. — Он облизнулся, не сводя с меня сверкающих глаз.

Я не мог произнести ни слова: появление этого человека сковало меня мертвенным холодом. Потом он снова засмеялся, и от этого смеха волосы у меня на затылке встали дыбом.

— И здесь нет Акбар-Хана, чтобы помешать нам, — заявляет он. — Он сделал знак афридиям, указывая на Хадсона. — Уведите этого наверх и стерегите. — Когда двое дикарей выволокли сопротивляющегося Хадсона наружу, Гюль-Шах сошел вниз и хлестнул плетью по свисающей цепи, отчего та загремела.

— Сюда его, — указал он на меня. — У нас будет длинный разговор.

Когда они кинулись на меня, я закричал и попытался сопротивляться, но они подняли мои руки над головой и одели на запястья оковы. Я оказался подвешен, словно тушка кролика в лавке мясника. Тогда Гюль-Шах отослал своих и встал передо мной, постукивая по сапогу плетью и злорадно пожирая меня глазами.

— Волк попадается в капкан однажды, — произнес он наконец — но тебя угораздило еще раз. Клянусь Аллахом, на этот раз тебе не вырваться. Ты чудом ушел от меня тогда, в Кабуле, обманом убив моего карлика. Теперь не выйдет, Флэшмен. И я рад — да, рад, что все получилось так, и я могу не спеша разобраться с тобой, грязная собака!

Он хохотнул и наотмашь ударил меня по лицу.

Удар, видно, развязал мне язык, потому что я закричал:

— Бога ради, не надо! Ну что я сделал? Разве я не расплатился с тобой твоими проклятыми змеями?

— Расплатился? — заржал он. — Да ты даже не начал платить. Хочешь знать, какова будет твоя плата, Флэшмен?

Я не хотел, и поэтому не ответил. Он повернулся и что-то прокричал через дверь. Та отворилась, и кто-то вошел, но в темноте не видно было кто.

— В прошлый раз я весьма сожалел, что вынужден был поспешно расправиться с тобой, — говорит Гюль-Шах. — Помнится, я говорил, как мне хотелось бы, чтобы оскверненная тобой женщина приняла участие в твоем уходе? Не так ли? К великому счастью, когда пришла весть о твоем пленении, я был в Могале, так что получил возможность исправить этот недостаток. Входи, — обратился он к фигуре на верху лестницы, и Нариман медленно вышла на освещенное пространство.

Я сразу узнал ее, хоть она и была с ног до головы укутана в накидку, а нижнюю часть лица закрывала паранджа. Я помнил эти глаза, холодные, как у змеи, смотревшие на меня в ту ночь в Могале. Теперь они смотрели на меня снова и показались мне страшнее, чем все угрозы Гюля. Не сказав ни слова, она плавно спустилась по ступенькам и встала рядом с ним.

— Ты не поздороваешься с женщиной? — говорит Гюль. — Поздороваешься, никуда ты не денешься. Но, конечно, она для тебя только шлюха и танцовщица, пусть на самом деле она и жена повелителя гильзаев! — Эти слова он буквально выплюнул мне в лицо.

— Жена?! — простонал я. — Я не знал… Поверьте, сэр. Я даже не догадывался… Если бы я…

— Тогда это было не так, — говорит Гюль. — Но теперь — да, пусть даже она и была обесчещена таким шакалом, как ты. Все равно она моя жена и моя женщина. Осталось только смыть позор.

— О, Бога ради, выслушайте меня! — возопил я. — Клянусь, я не хотел ничего плохого… Откуда мне было знать, что она так дорога вам? Я не хотел причинить ей вреда, клянусь! Я сделаю все, все, что вы хотите, заплачу, сколько скажете…

Гюль искоса смотрел на меня, кивая головой, а его жена, словно василиск, не сводила с меня глаз.

— Ты и впрямь заплатишь. Не сомневаюсь, тебе приходилось слышать, как искусно обучены афганские женщины собирать плату? По твоему лицу вижу, что приходилось. Нариман очень жаждет проверить свою искусность на деле. В ее памяти так живы воспоминания о той ночи в Могале, воспоминания о твоей гордыне… — Он наклонился, почти касаясь моего лица. — Прежде чем забыть это, ей хотелось бы вырезать у тебя кое-что, медленно и ловко, так, на память. Разве это не справедливо? Ты насладился ее болью, теперь она хочет того же. Только это будет длиться дольше и произойдет более красиво… Она ведь женщина. — Он рассмеялся. — И это будет только начало.

Я не мог поверить: это звучало так дико, невероятно, ужасно. Уже сами эти слова довели меня до безумия.

— Вы не можете! — завопил я. — Нет, нет, нет, вы не можете! Пожалуйста, не позволяйте ей прикасаться ко мне! Это ошибка. Я не знал. Я не хотел причинить ей вред!

Я кричал и молил, а он только смеялся и издевался надо мной, а она, не шевеля ни единым мускулом, неотрывно смотрела мне в лицо.

— Это даже лучше, чем я надеялся, — говорит Гюль. — После всего, мы можем содрать с тебя кожу или поджарим на раскаленных углях. А может, вырвем тебе глаза, отрубим пальцы на руках и ногах и оставим как раба в Могале. Да, так даже лучше: ты каждый день будешь молить о смерти и никогда не найдешь ее. Не слишком ли велика цена за одну ночь наслаждений, а, Флэшмен?