Книга Комната с видом на Арно - Эдвард Форстер

Выглянув наружу, она принялась вглядываться в пропитанные водой сумерки. Фонарь экипажа плыл над грязью дороги, мимо деревьев, не высвечивая ничего, что ласкало бы взор.

— Когда Шарлотта сядет, давка будет ужасной, — заметила Люси.

По пути они должны были забрать Шарлотту, которая в Саммер-стрит была в гостях у матери мистера Биба.

— Придется нам сесть втроем в ряд. Дождя нет, а с деревьев льет. О, как хочется свежего воздуха!

Потом Люси принялась прислушиваться к топоту копыт: «он-не-сказал-он-не-сказал». Мелодию поглощала влажная дорога.

— А не опустить ли нам верх? — спросила она, на что миссис Ханичёрч с внезапной нежностью ответила:

— Ладно, старушка! останови лошадь.

Лошадь остановили; Люси с Пауэллом после недолгой борьбы опустили верх экипажа, попутно пролив некоторое количество воды за ворот миссис Ханичёрч. Но теперь, когда верх был опущен, Люси смогла разглядеть то, что в противном случае она бы обязательно пропустила: темные окна виллы «Кисси» и замок на воротах ее сада.

— Дом снова собираются сдавать? — спросила она возницу.

— Да, мисс.

— А жильцы уехали?

— Для молодого джентльмена слишком далеко ездить из города, а у отца разыгрался ревматизм, и он один не может. Теперь они пытаются снять меблированные комнаты поближе к его работе.

— Так они уехали?

— Уехали, мисс.

Люси откинулась на сиденье. Экипаж остановился возле дома священника. Она сошла с него, чтобы позвать мисс Бартлетт. Значит, Эмерсоны уехали, и вся эта суета с отъездом в Грецию была напрасной! Все впустую! Слово, казалось, подводило итог всей жизни. Планы — впустую, деньги — впустую, любовь и та — впустую. А теперь она еще и обидела мать! Неужели это она все испортила? Вполне возможно. Другие же люди портят. Когда служанка открывала дверь, Люси не могла говорить и только тупо смотрела в глубину холла.

Мисс Бартлетт вышла сразу и после долгой преамбулы попросила о любезности — она еще хотела зайти в церковь. Мистер Биб со своей матушкой уже ушел, но она не могла последовать за ними без разрешения миссис Ханичёрч, поскольку исполнение ее желания было чревато тем, что лошади пришлось бы стоять лишних десять минут.

— Конечно, — устало проговорила миссис Ханичёрч. — Я совсем позабыла, что сегодня пятница. Идемте все. Пауэлл может отвести лошадь на конюшню.

— О, Лючия, дорогая…

— Я не пойду с вами, — сказала Люси.

Послышались вздохи, и Шарлотта с миссис Ханичёрч отправились. Увидеть церковь в наступившей темноте было непросто, и только пятно света указывало им направление. Слабый свет лился из витражного окна, и когда дверь открылась, Люси услышала голос мистера Биба, обращавшегося с молитвой к немногочисленной пастве. Даже церковь, так искусно построенная на склоне холма, с ее изящно возведенным поперечным нефом и сияющим шпилем, даже церковь потеряла в глазах Люси все свое очарование, равно как и религия — вещь, о которой не принято говорить вслух.

Она прошла в дом вслед за служанкой. Не будет ли служанка возражать, если она посидит в кабинете мистера Биба? Только там горел огонь. Служанка не возражала. Но в кабинете уже кто-то был.

— Леди, сэр. Ожидает родственников, — услышала Люси слова служанки.

У огня сидел старший Эмерсон, положив ноги на табурет.

— О, мисс Ханичёрч! — воскликнул он дрогнувшим голосом. — Это вы?

Эмерсон сильно изменился с тех пор, как она видела его в прошлое воскресенье. Люси не смогла произнести ни слова. С Джорджем она знала как себя вести, но с его отцом — нет.

— Мисс Ханичёрч, дорогая, мы так сожалеем о том, что случилось. И Джордж, он тоже сожалеет. Я не могу осуждать моего мальчика, и тем не менее он должен был сначала сказать мне. Зря он этого не сделал. Я ничего не знал, поверьте.

О, если бы она только знала как себя вести!

Эмерсон покачал головой:

— Но вы не должны его ругать!

Люси повернулась к Эмерсону спиной и принялась разглядывать книги на полках.

— Я учил его, — продолжал Эмерсон, запинаясь, — учил верить в любовь. Любовь — единственная реальность бытия. Я говорил ему: «Страсть не ослепляет. Нет! Страсть сродни разуму, и та женщина, которую ты любишь, есть единственная из людей, кого ты можешь понять». — Эмерсон вздохнул. — Это правда, вечная правда. Я не устану повторять это, несмотря на то, что мои дни сочтены. Бедный мальчик! Он так сожалеет о том, что случилось. Он сказал, что это было безумием — приводить с собой вашу кузину. Вы не могли сказать о том, что вы чувствовали. И тем не менее… — Голос Эмерсона окреп и зазвучал уверенно: — Тем не менее мисс Ханичёрч. Вы помните Италию?

Люси выбрала книгу — том комментариев к Ветхому Завету. Поднеся ее к глазам, она произнесла:

— У меня нет никакого желания обсуждать Италию и прочие вещи, связанные с вашим сыном.

— Так вы помните ее?

— Ваш сын с самого начала вел себя неправильно.

— Мне только сказали, что в прошедшее воскресенье он говорил вам о своей любви. Мне трудно оценить его поведение. Возможно, что и неправильно.

Чувствуя себя более уверенно, Люси поставила книгу на место и повернулась к Эмерсону. Его изможденное лицо слегка распухло, но глубоко запавшие глаза сверкали юношеской отвагой.

— Он вел себя ужасно. Хорошо, что он раскаивается. Вы знаете, что он сделал?

— Не «ужасно», — мягко поправил Люси Эмерсон. — Он только совершил попытку — тогда, когда этого не следовало делать. У вас есть все, мисс Ханичёрч; вы выходите замуж за человека, которого любите. Не уходите из жизни Джорджа сказав, что он ужасен.

— Ну конечно, «ужасен» — это слишком сильное слово, — сказала Люси, несколько устыдившись. — Простите, что я употребила его применительно к вашему сыну. Но я, наверное, пойду-таки в церковь. Моя мать и кузина там. Я не хочу опоздать.

— Особенно теперь, когда Джордж ушел во тьму, — сказал Эмерсон спокойно.

— Что вы имеете в виду?

— Ушел буквально, — пояснил Эмерсон, опустив голову.

— Я не понимаю!

— С его матерью было то же самое.

— Но мистер Эмерсон! Мистер Эмерсон! О чем вы говорите?

— Все получилось оттого, что я не позволил крестить Джорджа, — сказал он.

Люси была не на шутку напугана.

— И она согласилась со мной в том, что крещение ничего не значит, — продолжал Эмерсон. — Но он подхватил эту лихорадку, когда ему было двенадцать, и она вернулась туда, откуда я ее вытащил. Она считала, что это возмездие. — Он содрогнулся. — Это было ужасно. После того как мы отказались от суеверий и разорвали отношения с ее родителями. Это страшно — ты расчищаешь клочок чистого поля среди дикого леса, сажаешь маленький сад, впускаешь в него лучи солнца, а потом туда опять вползают сорняки! Возмездие! Она говорила, что наш мальчик подцепил болезнь потому, что священник, видите ли, не побрызгал на него водой в церкви! Разве это возможно? Неужели мы опять вернемся во мрак невежества?