Книга Звездолов - Патриция Поттер

Патрик расхохотался на всю комнату, запрокинув голову, и Марсали подумала, что никогда не слышала такого приятного смеха.

— Пожалуй, моя жена почти такая же плутовка, как…

— Как ты, господин мой? — договорила она.

Он снова рассмеялся, притянул Марсали к себе, и она, хохоча, рухнула ему на колени. Отсмеявшись, взяла его руку и принялась играть с пальцами. Она любила эту руку, любила все мозоли и шрамы на ней; потом, заметив, что держит левую, присмотрелась внимательнее, разглядывая линии на ладони, а по одной провела пальцем. Линия жизни — так называли ее цыганки, каждый год появлявшиеся в Эберни. Как-то Марсали попросила цыганку научить ее гадать по руке, и та показала линии и объяснила, что они значат. У Патрика линии были длинные и четкие.

Марсали удовлетворенно вздохнула.

— И что это было? — спросил он осипшим от смеха и возбуждения голосом.

— Твоя линия жизни. Ты будешь жить очень долго.

— Приятно слышать, — серьезно сказал он.

— Но это правда, — возразила Марсали.

— Может быть.

— Вот увидишь. — Ее рука двинулась вверх, к вороту рубахи, развязала шнурок. — Ты проживешь долго, у тебя будет много детей и еще больше внуков.

— Как скажешь, — пробормотал он и напружинился всем телом, потому что Марсали начала пальцем чертить узоры на его поросшей мягкими черными волосками груди.

Дотрагиваясь до него, она откинулась назад в его объятиях и смотрела ему в лицо, и видела, как уходит с него усталость, уступая место куда более мощному чувству. Глаза Патрика разгорались все ярче, кадык напряженно двигался.

— Ты, наверное, устал, — сказала она, не оставляя своих трудов.

— Был, — шепнул он, — но теперь… — И неожиданно резко привлек ее к себе.

Его поцелуй был горячим и жадным. Язык нетерпеливо раздвигал губы Марсали, она приоткрыла их, и языки стали нежно ласкать друг друга, соблазнять и искушать — хотя соблазны уже были не нужны.

Она льнула к нему, вновь поражаясь тому, что их тела словно созданы друг для друга.

Ладони Патрика нежно легли ей на грудь, и она вздохнула в ожидании сладкой боли, что приходила вслед за лаской. Превращения, незаметные взгляду, но ощутимые, происходившие в ней, когда он любил ее, были ей уже не новы, но все так же чудесны.

Его губы оторвались от ее рта и двинулись вниз по шее, оставляя за собою влажную дорожку из поцелуев. Марсали вздрогнула, выгнула спину, стремясь навстречу ему.

— Я так скучал по тебе, — прошептал он.

Прекрасные слова. Волшебные слова.

Патрик потянул ее за собой на кровать, положил руку ей на живот, и жар ладони обжег ее сквозь тонкую льняную сорочку. С губ Марсали сорвался тихий, гортанный звук, который, казалось, распалил Патрика сильнее всяких слов, и он снова закрыл ей рот поцелуем столь яростным, что у нее заныло в груди.

Его руки путешествовали по ее телу завораживающе медленно, будто хотели запомнить каждый изгиб. Марсали уже дрожала от возбуждения, страсть заполняла ее всю, а руки продолжали свои любовные странствия. Ей стало казаться, что она вот-вот растает от этого восхитительного жара, когда Патрик задрал ей рубашку и принялся губами выводить узоры по ее животу, спускаясь все ниже и ниже.

Она все безжалостней впивалась пальцами ему в волосы, чувствуя, как от его поцелуев огненные ручьи бегут по жилам и тело пронизывают острые крохотные молнии. Вот губы коснулись преддверия ее рая, и она ахнула и забилась в его руках. То, что он делал, было чудесно, волшебно и, вне всяких сомнений, греховно, но Марсали не могла совладать со своим телом, отзывавшимся на каждую ласку Патрика, как невозможно запретить солнцу вставать поутру.

Она думала, что еще немного — и сгорит заживо, но Патрик вдруг отстранился, шепча ее имя, а миг спустя уже лежал на ней. Его плед неуклюже задрался, рот прижимался к ее рту с таким пылом, что она не помнила себя от наслаждения. Он снова и снова входил в нее, пробиваясь все глубже, будто хотел достать до самых потаенных глубин плоти и души. На этот раз боли не было, а было лишь неистовое желание стать еще ближе, слиться воедино, и два переплетенных тела метались по кровати в бурном танце необузданной страсти.

Мир вокруг расцвел необычайно яркими красками, ослепительным светом падающих звезд. Тело ликовало, сотрясаясь все сильней от пульсирующего натиска, и наконец все соединилось в одном мощном взрыве.

Патрик рухнул на нее, не в силах больше держаться на дрожащих руках, и Марсали наслаждалась его тяжестью, утопая в пуху перины. Он загнанно дышал ей в ухо, и она слышала, как бьется его сердце — или ее?

Она захватывала губами завитки черных волос на его виске, перебирала пальцами вьющиеся пряди на затылке. Последние содрогания пережитого блаженства… Марсали казалось, ее тело светится, точно внутри ее разом зажглись тысячи свечей.

Патрик поднял голову, лениво улыбнулся ей, и она подумала, что в эту минуту нет никого счастливее ее. Быть может, нынче ночью они зачали дитя — мальчика с зелеными, как у Патрика, глазами, такого же сильного и доброго.

— Я, наверное, тяжелый, как конь, — шепнул он и скатился с нее вниз, увлекая за собой. Теперь наверху оказалась она.

Так странно — и так чудесно — было смотреть на него сверху вниз, видеть блуждавшую на его губах улыбку. Марсали нагнулась, поцеловала мужа в шею, туда, где прямо под ее губами бился пульс. Вот так бы и остаться навсегда — обнимая его, в его объятиях… Рука Патрика скользнула вниз по ее спине, и она вспомнила, какая у него длинная линия жизни, и улыбнулась.

За окном прогремел гром, и Марсали вздрогнула от испуга.

— Это просто гроза, — успокаивал ее Патрик.

— Да, — согласилась она, но почему-то ее охватил озноб. Она дрожала и не могла согреться. Удивительно, как холодно стало вдруг в комнате.

Сверкнула молния, и почти сразу же снова грянул гром.

— Ты замерзла, — проворчал Патрик, растирая ей покрывшиеся мурашками плечи, притянул к себе, укутал тяжелым пуховым одеялом ее и себя и обнял еще крепче.

Но озноб все не проходил. Когда раздался третий удар грома, Марсали, сама не понимая почему, опять задрожала. Она никогда не боялась гроз — наоборот, даже любила их, и в Эберни часто выбегала к парапету полюбоваться буйством стихии. А сейчас она была рядом с Патриком, в его надежных руках, любимая, желанная… Чего ей бояться?

И все же ее трясло от страха.

Марсали верила в ясновидение, верила, что некоторые люди могут предсказывать судьбу. Но никогда не знала, что сама наделена таким даром.

Да нет, глупости. Она заморочила себе голову болтовней о цыганках и линиях жизни. Она счастлива, как никогда в жизни. Может, именно потому, что счастлива, она боится, что это ненадолго? А если и так, самое разумное — перестать беспокоиться попусту.