Книга Томление (Sehsucht), или Смерть в Висбадене - Владислав Дорофеев

Это была их самая первая, еще невинная ночь, ночь шуток и грез. Когда она грустно пошутила: „Ты не мог бы быстрее“.

Он ответил за нее: „Шутка“.

И вот теперь она произнесла слова, после которых она полюбила Василия окончательно и бесповоротно: „В том, как ты целуешь меня, как поворачиваешь мою задницу к себе, как садишься за стол и снимаешь штаны, в том, как ешь и надеваешь свою шляпу, в том, как ласкаешь меня и накрываешь одеялом, в том, как читаешь и пишешь, говоришь о женщинах и во всем остальном – виден твой ум“.

И еще она запомнила его слова, сказанные в первую же их сладкую ночь: „Если так случится, что меня убьют, могла бы ты отомстить за мою невинную смерть убийцам?“

„Да“. – Ответила Ксения.

Через несколько лет Ксения влюбилась, как ей показалось, совершенно искренне, во французского дипломата, барона, и даже переехала к нему домой, став его сожительницей. Но не женой. Она не хотела развестись с убиенным мужем. Она не могла. Она продолжала жить местью.

Да и как бы она это сделала, кто бы ее развел. И как? Она бежала из России, по дороге потеряла все документы. Хотя это, конечно, все ерунда, потому как здесь, во Франции, никто не знал, что у нее был муж. И она вполне могла бы зарегистрировать свой брак по французским законам. И даже обвенчаться в католическом храме. Она не развелась и не женилась наново, совсем не потому, что это был бы еще один смешной грех на ее совести, поскольку, по сути это было бы двоемужеством. Она не могла. Живя местью.

Она никуда не могла деться от этого запаха – гниль пропитала не только воздух, которым она дышала, но и предметы, которыми она пользовалась. И она никак не могла отхаркаться, отмыться, ей казалось, что уже руки и кожа её, волосы, губы пропахли гнилью. И ужас ее охватил, ей стало казаться, что она сама уже гниет.

Только месть. Месть могла её спасти. Ксения решила отомстить, чтобы избавиться от наваждения.

Или не было иного пути. Но, может быть, так и было – ведь она исчерпала свою тень, она жила уже без тени. Значит, ей не было больше места на земле сна – так решила Ксения. И она очнулась окончательно. Очнулась и обнаружила себя перед зеркалом в розовоблудном будуаре – последняя и окончательная победа стиля над старостью.

„Милый! Подойди ко мне“.

Ксения осталась сидеть на низком стульчаке, а барон устроился у ее ног, положив голову ей на колени.

„Помнишь, наш самый первый приезд на море, вдвоем. Мы шли по берегу моря. Был почти полный штиль. Легкий-легкий прибой шуршал под ногами песком, шипели волны, откатываясь назад. Ты обнял меня за плечи. И, кажется, покойной была твоя душа. А у меня было постоянное ощущение, что за нами подглядывают, причем, между нами и подглядывающим – толстенное стекло, за которым ничего не слышно – лишь видно. А поскольку стекло с синим оттенком, весь берег и весь прибрежный мир окрашены в синий цвет… Для кого-то… Я ни на секунду не могу забыть о мести. Адские гвозди в тот момент вонзились в мою душу! Отомстить – вот чего нужно было сделать. И эта мысль уже не давала покоя. Никогда и нигде. Эта мысль стала смыслом моего существования. И еще у меня появилось странное ощущение, будто бы я все забыла, я лишь помнила о том, что я их убиваю, но я не помнила, за что, и почему. Может быть потому, что они были очень противными и пошлыми“.

Она говорила вслух, обращаясь в минувший сон, ему все свои силы и волю отдавая, пересекаясь с ним в пространствах правды и воображения. Слова глохли, путаясь в муаровых слезах. Она млела и плакала. Терпение и труд – вот куда вели ее слова. Никогда уже она не поймет движения крови по жилам, никогда уже она не съест свою собственную печень. Всё, всё, всё самое невозможное можно было во сне, которому, казалось, не было конца. Потому что никогда она уже не заснет. Она вычерпала свой сон до основания – там ничего уже не осталось. Ничего! Она ради услады смерти свой сон использовала – и сон её выкинул на дорогу, ведущую в рассвет.

В то французское, и очень резкое по ощущениям, утро она проснулась с ощущением праздника. Какое-то очень бодрое, девственное ощущение праздника.

Под утро, еще во сне, но уже пробуждаясь, Ксения вспомнила-увидела самый трогательный вечер ее жизни, когда, однажды в сумерках, выглянув в окно, она увидела, как ее несуразный Василий шел скорым шагом по набережной Мойки и держал в руках что-то невероятной красоты и силы, и это что-то часто-часто подносил к губам. Она выбежала в прихожую, сбежала вниз по лестнице в чем была, выскочила в слюдяной холод декабрьского Петербурга, несколько шагов – и Ксения замерла от ощущения почти смертной нежности, охватившей тело, она перестала что-либо чувствовать и уже ничего вокруг себя не видела: он шел навстречу, не поднимая головы, он был занят – он дыханием согревал розу. Бледно-розовая барышня трепетно ждала встречи со своей новой подругой. В тот вечер, будучи впервые приглашенным в гости в дом Ксении, он признался в любви к ней, после чая и ватрушек, испеченных по рецептам её бабушки немки.

После обеда восторженность сменилась нервной лихорадкой, которая к вечеру усилилась до зевоты, до ощущения тошноты и ломоты в теле. Она ждала вечера. Наконец-то, когда окна заблестели хромом ночи, настал ее час. Сегодня она начнет мстить, сегодня она услышит, увидит, сегодня господь даст ответ на ее многолетнюю молитву – отомстить за убийство мужа. Сегодня она со своим новым французским мужем идет на прием в советское посольство.

„И может быть, у меня теперь появляется возможность поехать в Россию“. – С самого утра долдонила Ксения: „О! Боги! Свершится возмездие, я найду и убью“.

И что?! Забудем об этой ерунде.

Она надела свое черное платье с шлейфом до пят, изумрудное колье и огромные в разлет изумрудные серьги – подарок французского мужа, неплохой он был человек, доверчиво к ней относился, может быть, любил, – и перчатки до локтей. И хмельные глаза удачи. Кто же теперь устоит.

Веер почти в зубы. Вперед, муженек. К русским. К нашим в пасть.

Ксения прокрутилась на каблуках перед зеркалом. Жить хотелось еще сильнее. Клокотала кровь. Она почти задыхалась от недостатка воздуха, высота мести подняла ее почти к небесам. Хмельные глаза удачи довершали ощущение победы.

Самое время описать героиню. Она сейчас занята. Ее не остановить. Шелест травы на ночном лугу, неприступная бездна лесного озера, грозная и жуткая тайна туманной ночи, жеманный холод морозного утра, тревога полной луны и палящая сила зноя – составляли ее чувства, усиленные истошным блеском ее глаз и необычайно привлекательной линией бедер и нежной округлостью таза, которые сочетались с неловкой линией ног.

О верхней половине Ксении потом, позже.

Перед тем, как сделать последний шаг навстречу мести, она оглянулась по сторонам. У нее было трепетное ощущение прощания. Впереди черная прямоугольная дыра, в которой ни просвета, перед ней золотые границы и плоские золотые стены стандартно благородного мира, в котором всегда все по правилам и даже смерть. Плевать. Впереди дождь. Она шагнула из парадной, и успела в подставленную ладонь поймать крупную каплю ушедшего вперед к морю дождя.