Книга Комплекс Ромео - Андрей Донцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я видел, что Брату стало скучно уже на словах «вместе – мы сила»… Хотя он и попробовал немного попрыгать со мной. Так, для проформы…
Каждый раз, как только я начинал выражать свои эмоции, – я оставался один…
Поговорить на такие темы мне и впрямь было приятно. Только тогда я и очухивался от своей навязчивой идеи.
Оле—оле… Мы болеем, отдыхаем, мы бухаем на футболе.
С. Шнуров
Я почувствовал на губах вкус пива, а в ушах звенел заполненный стадион «Петровский».
– Это когда болит сердце… долго… не обязательно от тоски по березам – это все туфта. Например, от любви, или от предательства, и происходит все это вдалеке от своей страны. Получается патриотизм.
Russkie idut.
Я все равно написал крупно. И выбрал ткань, похожую на бинт. Перевязанная нога или рука. Только эта повязка пришита крепко—накрепко. И по бинту растеклись и уже высохли пятна крови. Это была одежда людей, вышедших из боя, а не форма для военного парада на Красной площади. Это были кровоточащие раны моего сердца, и рынок, видимо, среагировал на это. Конечно, моему Брату этого не понять.
– Сколько ты живешь на Востоке?
– Уже шесть лет.
– В чем ты видишь главное отличие?
– Мне спокойно здесь. Есть несколько простых правил. Если их не нарушать, здесь можно жить спокойно. Независимость – главное, что мне надо. Все понятно… Нет иллюзий. Как у тебя… Про любовь там, про творческую реализацию. Удобно с бабой – живешь с ней, неудобно – не живешь. Удобно жить с тремя бабами – живешь с тремя. Одна умная, другая похожа на модель, а третья… а третью все время меняешь… хи—хи—хи…
– Вот и поговорили. У тебя в башке как будто какой—то тумблер отключили. Ты о чем ни начнешь разговаривать, всегда заканчиваешь о бабах, Брат.
– Хочешь, могу закончить деньгами. Я много получаю, Брат. И сам себе начисляю зарплату – это очень удобно. А скоро я буду совсем богатый. Куплю себе яхту, возьмем на нее пару бразильских моделей…
– Так, понятно…
Патриотизм. Мы здесь с Братом так много рассуждаем об этом. То на одном острове, то на другом. Я рассуждаю, а Брат—Которого—У—Меня—Нет слушает с интересом и с радостью, что эти сильные чувства обошли его стороной.
Я написал список вещей, по которым действительно скучаю в Китае.
1. Пустая сцена театра, освещенная одним софитом.
2. Мама, стирающая за мной белье по старинке в ванной.
3. «Спорт—экспресс».
4. Переходы между станциями метро в Питере поздно ночью.
5. Походы в кино и возможность разобрать по косточкам очередную бездарность, сравнив ее с похожим голливудским аналогом.
6. Игра в волейбол с русскоговорящим населением.
7. Игра в преферанс с русскоговорящим населением.
8. Беседы ни о чем с русскоговорящим населением.
9. Легкая озабоченность культурным будущим России и его обсуждение с русскоговорящим населением.
10. Волна по заполненным трибунам стадиона.
11. Волна снизу вверх по фанатскому сектору, когда стадион не заполнен.
Я смотрю на список тех, кого я ненавидел, живя в России. Я простил их всех. Возненавижу ли я их снова, когда вернусь? Наверное, да.
Так ли плохо чувство ненависти? Наверно, оно тоже может быть конструктивно. Отсутствие ненависти превращало меня в расслабленную кучу тряпья.
Я вспомнил лицо Денисова на фотографии в Интернете – лицо затраханного и сдавшегося бесшумному течению азиатской жизни европейца. Надо бороться. Со всем надо бороться. За все надо бороться. Буддийское спокойствие не находило меня и здесь.
– Представь, Брат, себя на моем месте… Представь, что оказался в моем положении.
– Только не заставляй меня делать это. Представлять себя на твоем месте. Я хочу спать спокойно. И не падать в море с доски на десятой секунде. Ладно—ладно, не оправдывайся, – проворчал Брат.
Мне все равно пришлось бы рассказать все Брату. Блин – тем более он все равно прочитал бы обо всем в дневнике. Да и объяснить Мэй, чего я от нее добиваюсь, своим английским я не мог.
Она поняла, что ее отправляют в Москву, и одну. Дальше включился полный ступор. Понять, зачем, она не могла. Я описал свой план Брату. Первый вопрос был, естественно, еврейский:
– И не жалко тебе денег?
– Не жалко. Пока я этого не сделаю, мне не нужны деньги. Вернее, только для этого они мне и нужны….
– Ну, в принципе, и не так дорого получается. Три месяца попродается твоя… то есть наша одежда на это мероприятие.
Одежда под маркой «RUSSKIE IDUT» к тому времени улетала в любом виде: ремни с надписью, фляги, противогазные сумки, чехлы под телефоны, напоясные кошельки – все, естественно, военной стилистики.
Под конец я уже так истощил свою фантазию на фабрике китайской одежды в провинции, что впервые повторился и пошил еще пять тысяч футболок и пять тысяч маек с лицом Че Гевары и надписью «RUSSKIE IDUT». Эта партия была самой волшебной с точки зрения исчезновения с прилавков. Гораздо волшебнее первой.
– Такое ощущение, что наша родина готовится к войне. А приедешь – опять эти аморфность и апатия.
– Не всем же быть таким активным и жизнерадостным, как ты, Брат.
– Грешно смеяться над убогим, Брат.
– А с кем воевать нашей родине, Брат?
– Крючки с наживкой, развешенные повсюду, Брат. Информационный вампиризм и полное отсутствие внутренней жизни у человека…
– Стоп—стоп—стоп… Я все это уже слышал… Погнали наши городских…
– Тебе не нравится то, что я говорю, Брат?
– Больше всего мне нравится, когда ты говоришь, что наш мир – это сплошная оргия…
– Из которой нужно вынырнуть живым, Брат…
Ладно… Пусть я не понят в очередной раз, зато моя режиссерская постановка не вызвала у него резкого отрицания. А значит, дожмем…
Это ведь единственное, что я умею. Чем могу тебя, Джульетта, удивить. Хороший театральный этюд. С полной верой в предлагаемые обстоятельства.
Пусть весь мир FFF ужаснется безрассудности моего поступка.
– А ты не убьешь хоть ее? – спросил у меня Брат.
Что значит «хоть ее»? Значения слова «хоть» я не понимаю.
Я ничего не понимал. В четвертьфинале Кубка УЕФА наша команда обыгрывает клуб из Западной Европы со счетом четыре—ноль. Что происходит у меня в стране – революция? Мистика какая—то.
