Книга Женщина, которая легла в кровать на год - Сью Таунсенд

Руби спустилась и обнаружила внизу Титанию, опорожняющую стиральную машину. Вещи любовников тесно переплелись, скрутившись в узел. Одна из рубашек Брайана поглотила ночную сорочку Титании.

— Значит, вы не на работе? — спросила Руби.

Титания, считавшая Руби рекордсменкой по недалекости, терпеливо ответила:

— Очевидно, нет, раз я здесь, на кухне, позиционируясь в трех измерениях. Даже в четырех, если считать время.

Кивнув в сторону лестницы, Руби вздохнула:

— Ей становится все хуже. Только что сказала, будто она — огромная гусеница.

Титания выпучила глаза:

— Вы уверены, что она не сказала что-то вроде «у меня заусеница» или «принеси мне гусятницу»?

— Знаю, что я не молоденькая, но я своими ушами точно слышала, как она заявила: «Я огромная гусеница».

— То есть насекомое?

— Вот-вот.

— Очень по-кафкиански[24], — пробормотала себе под нос Титания.

— Передадите Брайану, когда он вернется с работы, что Ева теперь считает себя гигантской гусеницей?

— О да, с радостью передам, — кивнула Титания.

— Пойду-ка я домой, — решила Руби. — Мне что-то нехорошо. — Надев пальто и шляпу, она вдруг спросила: — Титания, что будет с Евой, если я умру?

— Мы справимся.

— Вы будете ее кормить? — уточнила Руби.

— Несомненно.

— Стирать ее одежду, менять простыни?

— Конечно.

— Мыть ее?

— Да.

— Но ведь вы не будете ее любить, вы и Брайан, правда?

— В мире и без нас хватает любящих ее людей.

— Но она нуждается в материнской заботе, — надтреснутым голосом настаивала Руби. — А если я отправлюсь в объятия Иисуса, за ней же некому будет присматривать как положено, верно?

— Мне кажется, Александр всерьез любит Еву, — утешила Титания.

Руби подхватила пустую хозяйственную сумку и сказала:

— Вы про секс, а я говорю о любви.

Титания провожала взглядом удаляющуюся по коридору Руби и думала, что та явно одряхлела за последнее время. Старуха нетвердо держалась на ногах, плечи поникли. Возможно, имело смысл предложить Руби сменить туфли-лодочки на кроссовки.

Открыв дверь, Брайан учуял запах карри, своего любимого блюда. Титания суетилась у плиты, поджаривая индийские лепешки. Все поверхности, которые можно было отполировать, сверкали. В дочиста вымытой кухне слегка пахло отбеливателем. На накрытом на двоих столе стоял букетик подснежников и открытая бутылка бургундского. Натертые до блеска бокалы отражали свет люстры.

Брайан приподнял крышку кастрюли и спросил:

— Что это, курица?

— Нет, козленок, — отозвалась Титания. — Пока не забыла: твоя жена нынче считает себя огромной гусеницей. Мерзким насекомым.

У доктора Бобера был чувствительный желудок. Он почувствовал, как аппетит улетучился, и опустил крышку на место.

— Огромная гусеница? — гадливо повторил Брайан. — А ты не могла подождать с насекомыми, пока я поем?

Глава 45

Назавтра спозаранку явился Барри Вутон с женщиной, которую представил Ивонн как «новую знакомую».

Ивонн, чья «смена» выпала на утро, проводила парочку наверх в комнату Евы, болтая на ходу. Словно служанка в костюмной драме, она объявила от двери:

— Мистер Барри Вутон и мисс Ангелика Хедж.

Ева села в кровати и обратилась к Барри:

— Значит, вы по-прежнему в этом мире?

Барри рассмеялся:

— Ага, благодаря вам.

Ева посмотрела на мисс Хедж, ожидая, что гостью представят как подобает.

— Ей нравится, когда ее зовут Ангел, — не заставил себя ждать Барри. — Она ловила такси на вокзале и сказала мне: «Выглядите очень веселым для февральского утра», а я ответил: «Ну, это все благодаря чудесной Еве Бобер», и тогда она захотела с вами познакомиться.

Ангелика была миниатюрной хрупкой девушкой с очень короткой стрижкой. Обильный макияж не скрывал совиных черт ее лица. Она протянула Еве руку без маникюра и тонким голосом пролепетала:

— Для меня большая честь познакомиться с вами, миссис Бобер. Думаю, это настоящее чудо, что вы спасли Барри жизнь.

— Она святая, — подтвердил Барри.

Ангелика продолжила:

— Но берегитесь… Помнится, то ли Конфуций, то ли Платон говорил, что если спасти человеку жизнь, он станет вашим навеки.

— Ну, я бы не стал возражать, но не знаю, что скажет Ева, — развел руками Барри.

Ева слегка улыбнулась и, скромно вздохнув, позволила Ангелике жать ей руку немного дольше, чем полагалось.

— Это ваша свекровь открыла нам дверь? — спросила Ангелика.

— Ивонн, — кивнула Ева.

— А сколько Ивонн лет?

— Лет? Точно не знаю. Семьдесят пять? Семьдесят шесть?

— Она живет здесь?

— Нет, приходит три-четыре раза в неделю.

— А ваши дети уже взрослые?

— Им по семнадцать, — сообщила Ева, недоумевая, почему эту девушку так интересует, сколько кому лет. Неужели она аутистка и зациклена на числах?

— А вам, сколько лет вам?

«Точно аутистка», — решила Ева, а вслух спросила:

— А сколько дадите?

— Никогда не умела определять возраст людей. Вы можете быть моложавой шестидесятилетней дамой или сорокалетней женщиной, выглядящей старше своего возраста. Трудно угадать, тем более сейчас, когда существует ботокс.

— Ну, мне пятьдесят, и я именно на столько и выгляжу.

— И как давно вы здесь живете?

— Двадцать шесть лет, — не стала скрывать Ева, думая: «Она когда-нибудь угомонится?»

— Барри сказал, что вы прикованы к постели. Это так ужасно.

— Нет, я не прикована к постели, и в этом нет ничего ужасного.

— Вы такая храбрая! А вашего мужа зовут Брайан?

— Да.

— А сколько ему лет?

— Пятьдесят пять.

В комнату вошла Ивонн и спросила:

— Не хотят ли твои гости освежиться, Ева? У нас есть чай, кофе, горячий шоколад и, конечно же, всякие прохладительные напитки. Думаю, я могла бы по-быстрому сообразить какие-нибудь легкие закуски.

Ева едва не спрыгнула с кровати, чтобы придушить Ивонн и сбросить ее с лестницы.