Книга Корпорация Богги - Эстер Фриснер

Слова матери разозлили Дова, но он не посмел показать Эдвине, что сердится на нее. Ведь она могла разжать пальцы, и где бы он тогда оказался? Так что вместо того, чтобы злиться на мать, он устремил свирепый взгляд на Пиц.

— Эй, ты чего? — обиделась Пиц. — Что я тебе сделала? — жалобно спросила она.

— Как будто сама не знаешь! — буркнул Дов, сдвинув брови. Он тут же пожалел о том, что так сказал, и о том, что у него не хватило храбрости признаться Эдвине в том, что злится-то он на нее, а вовсе не на сестренку. И почему-то, понимая, что храбрости выступить против матери у него не хватит никогда, он еще сильнее разозлился на сестру и решил, что нужно ее как-нибудь огорчить.

Но как?

Вдруг его взгляд упал на что-то блестящее. В небе сияло еще что-то, кроме солнца. Дов запрокинул голову и увидел, что в другой руке Эдвина держала старинные весы — две блестящие чаши, подвешенные к балансиру, нечто вроде Весов Фемиды. Великанша поднесла весы ближе к руке, в которой она держала своих детей, и одарила обоих подбадривающим, вдохновляющим взглядом.

— Прошу всех занять свои места, — распорядилась она. — Пора бы приступить к делу.

— Нет! — вскричала Пиц и обвила руками шею Дова. — Мы не хотим! Ты нас не заставишь!

— Ой, только не надо этого! — Эдвина закатила глаза. — Вы отлично знаете, что я могу вас заставить. Но если на то пошло, почему это вдруг вы против маленького здорового соревнования?

«Вправду ли его можно назвать здоровым, это соревнование?», — подумал Дов.

— Перестань! — прокричала Пиц, еще крепче прижав к себе братишку. — Оставь нас в покое! Нам было так весело, пока не пришла ты и все не испортила!

— Пришла? — искренне изумилась великанша. — Вот глупенькие, да разве вы не заметили, что я все время была здесь? А кто же, как вы думаете, подарил вам эту чудесную страну, даже не узнав, заслуживаете ли вы такого подарка? Кто может отнять это все у вас в мгновение ока? Ты очень плохая девочка, Пиц. Л вот твой братик так себя не ведет. Он улыбается!

Дов был не на шутку озадачен. Он знал, что великанша лжет. Он вовсе не улыбался, и все-таки... наверное, было бы лучше поступить так, как она сказала. И он изобразил улыбку № 1 — простую, бесхитростную, солнечную модель, которая послужила основой для всех последующих разработок в его репертуаре фальшивых приветливых гримас. Пиц посмотрела на него, как на предателя.

— Дов — хороший мальчик. Одно очко в пользу Дова, — объявила великанша.

Пиц свирепо ополчилась против брата.

— Почему ты ей помогаешь? — требовательно вопросила она.

Дов попытался объяснить. Эдвина была такая большая, такая могущественная. Ей было под силу управлять всем-всем в их жизни, разве Пиц этого не видела? Разве не лучше было подольститься к ней, чем пытаться с ней сражаться? Они такие маленькие, они могли только проиграть в этой битве.

Он попытался — но не смог найти слов, поэтому изобразил улыбку № 2 и попробовал с ее помощью добиться понимания сестры. Ее понимание было ему так нужно, а еще ему были нужны ее всегдашние поддержка и защита. Она была сильнее него и умнее, и он любил...

«Я люблю ее? Я люблю Пиц?!»

Дов был настолько шокирован пониманием этого, что улыбка сошла с его лица и сползла за край огромной ручищи Эдвины. Дов долго провожал ее взглядом — до тех пор, пока она не упала на землю и не разбилась. Он прижал ладошки к тому месту, где у него должны были находиться губы, но нащупал только гладкую кожу. В глубине его души родился крик, но вылететь наружу не смог. Отголоски крика звучали у него в голове, бились изнутри о череп, в отчаянии искали выхода, но не находили.

Сквозь пелену паники и боли до него донесся голос матери:

— Ты только посмотри, как хорошо себя ведет твой братик, какой он тихий и спокойный. Тихий — это значит послушный. Почему же ты не можешь быть такой, как он? Он не злится все время, как ты, он веселый. Неудивительно, что у него есть друзья, а у тебя нет. И никогда у тебя друзей не будет, пока ты не станешь такой же, как он.

Как раз перед тем, как голова у него треснула, он услышал, как Эдвина сказала:

— Два-ноль в пользу Дова.

Идиллический луг из мира сна исчез. На его месте заклубился туман, заметались тени. Дов ничего не видел, но слышал звон металла и понимал, что звенят те самые цепи, к которым подвешены чаши гигантских весов. Цепи стонали и клацали где-то, оставаясь невидимыми. Шум, производимый ими, был почти оглушительным, и все же Дов каким-то образом различал и другой звук — звук чьих-то шагов позади. Он не смог бы объяснить, откуда ему было известно, что это шаги Пиц, но он точно знал, что это так. Это тоже было частью безумной логики сновидения.

Он ужасно жалел о том, что видит хуже, чем слышит, и потому никак не может разглядеть сестру. По звуку казалось, что она не так уж далеко. Дов понимал, что скучает по ней, что, будь она рядом с ним, он бы даже не был против темноты. Вместе они могли бы придумать план, найти способ, как помочь друг другу удрать из этого ужасного места, если бы только!..

Но это было невозможно. Это стало бы нарушением правил состязания. Эдвине бы это не понравилось. Дов не решился бы сделать ничего такого, что не понравилось бы Эдвине. Он брел вперед один-одинешенек, и в металлических жалобах невидимых цепей ему слышалось, как поднимаются и опускаются чаши золотых весов Эдвины, отражая прибавление и вычитание очков, которыми она награждала своих детей.

«Это все не важно, — думал Дов, пробираясь неведомо куда во мраке. — Еще немного — и она уже не сумеет этого делать с нами. Скоро она умрет».

И как только он мысленно произнес эти слова, они сбили его с ног. Он шлепнулся в лужу скользкой ледяной воды и остался наедине с этими словами: «Она скоро умрет».

«А что... потом? Что мне останется? Играть в ее игру, бороться с сестрой из-за того, что я слишком сильно боялся сразиться с матерью, отбирать очки у Пиц, потому что мне казалось, что так легче всего сохранить благорасположение Эдвины? Вот и все, во что превратилась моя жизнь! Вот и все!»

Покуда он размышлял подобным образом, лужа, в которой он сидел, стала глубже, превратилась в пруд, а потом — в озеро, дно и берега которого уходили все дальше и дальше, а голова Дова вскоре оказалась под поверхностью клейкой воды. Он отчаянно заработал руками, стараясь остаться на плаву, но не мог вспомнить, как это — плавать. Вода хлынула ему в грудь. Мрак объял его. Великанша свершила свою месть.

Погружаясь все глубже и глубже в черное озеро, на фоне плеска воды он слышал настойчивый, всепобеждающий голосок Амми, твердивший: «Ты отлично знаешь, что ничего этого не случилось бы, если бы только ты брил волосы на груди!»

Дов очнулся весь в поту, почти таком же холодном, как липкое озеро, привидевшееся ему во сне. Он бросился в ванную, по пути сорвал с себя одежду и поспешно забрался под горячий душ. Под душем ему стало немного легче.