Книга Крысобой - Александр Терехов

— Прошу вас на диван.

В застекленных коробках бабочки, нет бы родное — садовую муху, да мала, не признаю, приблизились, увидят, как дрожат руки, дрожат колени, подсел на диван кругломордый товарищ с маленьким ртом, из-под дешевого спортивного костюма рюмкой торчит галстук, ворот белой рубашки. Наспех застеленная раскладушка.

— Вы знаете, такая горячка, что мы по-домашнему. Здание совсем не приспособлено. Видели сетку на лестнице? Это же бывший детский сад… Что вы так волнуетесь?

— С кем… я говорю?

— Я исполняю обязанности начальника Светлоярского отдела Управления Министерства безопасности России по Тамбовской области.

— А кто Клинский?

— Подполковник Клинский… Видите ли, у него теперь другая работа.

Мои руки. На левой ладони появились две однонаправленные царапины. Мужчина предложил:

— Вас проводить?

— Что? А вы не хотите… — Нет, не с этого! — Я требую: почему нас задержали? Что вы хотите доказать? Я требую адвоката. Я объявляю голодовку. Обращаюсь к Генеральному прокурору. У вас не получится ничего… Произвол.

Мужчина умоляюще загородился ладонями.

— Прошу извинить, я в должности первый день. Я ваши обстоятельства как-то пропустил, столько дел… Одну минуту! Сейчас попытаюсь освежить. — Выгреб из-под дивана связку ключей и отпер сейф. — О-о, да тут завал, набросано… Вы не помните, на какую букву? Или по статьям надо смотреть?.. Нет, сами не найдем. Если… А прописаны вы где? В Москве? Вы там живете? А здесь почему? А, вот, Москва, двое вас, повезло — сверху лежало… Точно. Пожалуйста, ваше дело. — Положил мне на колени сшитые листы. — Как раз умыться схожу, чтоб не мешать. Будете уходить — ключи часовому. Придерживайте, если листок не подшит, чтоб не вывалилось, у нас строго. Простите, я, как говорит молодежь, не сразу врубился, у нас каждый отвечает за свое направление…

Буквы сплавились в ручейки смолы, листы слиплись — я наслюнявил щепоть, но не мог листнуть. Спекалась строка, которую пытался прочесть.

— Не могу. Прочесть.

— Да? Извольте, я вам почитаю. Что тут? Так, так, — промахивались страницы. — О, да тут много, я всего не буду, чтоб не задерживать, и так столько продержал среди ночи. Ага, вот тут, в конце, суть. Ага, ага. Я лучше перескажу человеческим языком, а то наши понапишут. Вы готовили убийство Президента России во время посещения нашего города. — Поднял глаза на календарь. — Завтра. Задержаны с оружием при погрузке в автомобиль. Автомобиль угнанный, из деревни Палатовка. Бывали в деревне? Протокол опознания. Две винтовки, снайперские, что-то марка не написана, патронов две коробки, карта города, бинокль, фонари, ваши отпечатки…

— Деньги.

— Про деньги нет. А были деньги? При задержании сразу надо было заявить. Разберемся, деньги не пропадут. У вас в рубашке схема покушения… М-м, трудно что-то понять, крестики. Винтовки в масле, похищены с гарнизонного склада, вот акт, прапорщик Свиридов похитил. Дальше список задержанных по вашему делу. И все? Нет, еще на вторую страницу список продолжается… Того, что я прочел, достаточно?

— Я не понимаю.

— Неясности тут на листке отмечены. Насколько посвящен в замысел полковник Гонтарь? A-а, теперь и я понял, почему подполковник Клинский вынужден возглавить городскую администрацию, а я очутился здесь. Роль бывшего мэра — умышленно он выбрал вас? Иван Трофимыч, кажется, умер. Если так, скорее всего допросить не удастся в полном объеме. Но суть такая — покушение на убийство.

— Вам самому не смешно? На что вы надеетесь? Отпускайте нас, пока не поздно. — Мне надо наступать! — Вы так далеко зашли, но времена уже не те! Как глупо… Ваш Клинский сядет в тюрьму, но вы хоть о себе подумайте, и вы с ним?

Мужчина потупился и вдруг погладил мое плечо.

— Послушьте, прошу, не подводите меня. Я ведь и не умею записать, как надо, спросить, я, честно признаюсь, по прежней работе не юрист, а тут такие сложности, да в первый день! Секретаря нет, лишних вывезли. Видите мое место работы — листа чистого нет. Уж не срамите, я к вам по-людски, так и вы… Это уже не наше! Мы выявили, задержали, а расследует такой уровень Москва. Вечером передовые прилетают двумя самолетами, триста человек. Отпразднуем, проводим, они вами и займутся, нам не по плечу! Я удивляюсь, как удалось без жертв задержать — повезло! У нас, — он понурился, — и держать-то вас как следует негде: заковывать? стрелять при бегстве? или живыми? Нету навыка, и слава богу. — Осенился крестом. — Ого, так что, выходит, пять часов? — Он сдвинул занавеску и загляделся.

Огонь, зажгли фонари? Но ветер перевалил огонь набок и протянул в сторону. Через улицу, на той стороне. Огонь держал человек, и огонь отразился в ряду окон, нет, не отражение — тоже огни, там играли огни, сходно поднятые над головами, и под нашими окнами также высвечивало, посверкивал снег и перемешивались тени. Огни вокруг домов, пересекаясь нитями тяжко натянутой паутины, небо мигнуло и побледнело — заскользила ракета, искрясь, огни послушно прочертили короткую дугу, и по снегу такие маленькие полились горящие комочки, бусины так больно понятной мне прерывистой линией — я услыхал, хоть невозможно, режущие крики, ржавый скрип вырвавшейся колодезной ручки. Я отвернулся, напугавшись пустить слезу.

— Красиво получилось, — произнес мужчина. — И дешево. Умеем, когда прижмет! Жаль, никто не видит. Немцы сделали б из этого народный обычай. Гости, сосиски, пиво на каждом углу. Прославились бы. Инвестиции. Оркестры, девушки в венках, почетные граждане с факелами. Первого грызуна поджигает бургомистр. Приурочили б к концу жатвы — зрелище! Вон как летают! Вы бывали в Европе? И мне не довелось. Да и зачем, как там — и так ясно.

Он уходил умываться, переоделся в костюм. Из коробки вынул туфли, вдел шнурки, обулся. Походил и снял. Вытащил из стола валик ваты, щипал и подкладывал в туфли, в носки.

Нездоровится, совсем утро. Солдаты, волоком, меня, под порогом — щель. Сегодня? Да, я долго не запоминал, сделали укол, давление, врач смотрел язык. Измерили температуру. Я не спросил, они не сказали, приносили есть, чай пил, так согрелся, что спал. Наш бывший водитель, Константин, вымыл полы. Мое положение отчаянное: идет день, полная крысопроницаемость двери. Народ не обучен.

Пока Константин убирался, я попросил рассказать, что по углам. Со слов я определил три норы, две — близко, по-видимому, разветвление одного хода. Я велел над каждым намалевать крестик мелом. Я не пытался вставать — надо силу сохранить. Радуюсь столу. Стол за меня. Остальное против. Бульвар перед зданием, вход в подвал с улицы, наличие обширного двора. Но стол — какой нужен, квадратный и круглые железные ножки, железо неокрашенное, скользит. Важно, что придумал Старый? Когда начнется, убедить их открыть камеры. Кого их? Все убегут.

После обеда. В обед Костик хлебал. Я попробовал сухарь — четверть часа мучительно вывертывало, я учуял привкус крови во рту. Царапины на руках подсохли и потемнели. После обеда. Я потребовал человека — хочу заявить. Старый не придумал бы лучше.