Книга Вендари. Книга вторая - Виталий Вавикин

Эмилиан родился, вырос и умер за один год. Илир посещал его могилу. Посещал вместе с Матерью – женщиной, которая дала жизнь Эмилиану, клонировав его, а затем выкормила своей кровью, привив свои ценности. Так появился первый из Наследия. Он вырос за пару месяцев и покинул Мать – женщину-генетика по имени Габриэла Хадсон.

Эмилиан собирался стать древним, завести себе слуг, начать свою собственную жизнь, влиться истоком в реку вечности, но… Но Эмилиан продолжил стареть. Стареть так же быстро, как и рос. Его слуги угасали подобно свечам. Принимали его кровь и превращались в старцев. Ему пришлось отказаться от них, а после от врожденной ненависти к древним.

Дряхлым стариком он вернулся к Матери, Габриэле Хадсон. Вместе они создали Наследие. Такой была история. Но Илир слышал и другую версию. Версию, в которой Эмилиан прошел долгий путь, прежде чем обрел мудрость. Древний, чья кровь дала жизнь Эмилиану, охотился за своим клоном, поэтому Габриэла увезла новорожденного ребенка, спрятала. Но Эмилиан родился не один. У него были братья, которые убили друг друга будучи еще младенцами. Эмилиан уцелел лишь потому, что оказался самым сильным, смог победить своих братьев. Он убил их так же, как сейчас дикое племя Наследия продолжает убивать друг друга. В свои первые дни жизни он ничем не отличался от дикой поросли. Илир слышал, что Эмилиан в молодости мечтал лишь об одном – быстрее вырасти и убить древнего, чья кровь дала ему жизнь. Убить и занять его место.

Чтобы набраться сил, Эмилиан осушил многих людей, хотел убить Габриэлу Хадсон, Мать, когда узнал, что она ждет ребенка, который появился после того, как Эмилиан изнасиловал ее. Он знал, что ребенок будет силен, безумен. Он оставил Мать и послал свою слугу убить ее. Но Габриэла выжила, потеряв ребенка. И пока Эмилиан нес смерть и безумие миру, она создавала его братьев – новых клонов, которые будут ненавидеть его, которые смогут убить его. Именно они сейчас наполняют мир. Именно на них Наследие Эмилиана тратит все силы. Но они так же живучи, как и тараканы. И начало им дала Мать. Начало им дало предательство Эмилиана. Или не предательство? Всего лишь его природа…

Когда Илир был молод, он не верил в эти истории. Они были страшной сказкой, не более. Но сейчас, когда со дня рождения прошел уже почти год, и жизнь его стояла на обрыве, за которым не будет ничего кроме смерти, Илир уже не сомневался, он знал, что в действительности все было совсем не так, как говорили ему в детстве. Тем более дикие собратья рождаются и до сих пор. Он видел это в лаборатории. Но в лаборатории, их жизни забирают слишком быстро, не позволяя окрепнуть и освободиться. Так как же тогда они смогли выбраться? Значит, страшные истории оказались правдой. Значит, этих монстров создала Мать, чтобы они забрали жизнь Эмилиана. Она мстила ему за предательство.

Но урожай этого наследия оказался лишь сорной травой, которая с каждым новым посевом становилась все слабее. Тем более Эмилиан открыл на них охоту раньше, чем они смогли окрепнуть. Но брошенное в землю семя уже дало плоды, и птицы, склевав их, разнесли по миру. Они вырождались, уже давно не напоминая ни древних, ни таких, как Эмилиан. Единственное, что оставалось у них общего – скоротечность жизни. Возможно именно поэтому их природа смогла адаптироваться так быстро. Сила перворожденного, та самая сила, которой когда-то давно испугался Эмилиан, разделилась, давая возможность появиться на свет целому гнезду. Двадцать долгих лет, двадцать поколений Наследие Эмилиана охотилось на этих монстров, но их, казалось, становилось лишь больше и больше. И если в начале Эмилиан планировал покончить с безумным Наследием, а затем добраться до древних, то сейчас о древних некогда было и думать.

Лишь иногда инстинкт приводил к их домам или позволял выпытать места, где они прячутся, у их слуг. Но война, которую начал Эмилиан убийством нескольких древних, затянулась, превратилась из молниеносной в позиционную. Теперь все силы Мыслящего Наследия тратились на содержание лаборатории по клонированию, где они рождались, и охоту на Дикое Наследие. Но как бы там ни было, мир этот был молод. Их мир, который в Наследии исчислялся со дня рождения Эмилиана.

«Но охоту на древних никто не отменял», – думал Илир, продолжая следить за театром Саши Вайнер. Иногда безумие подбиралось к нему достаточно близко, и он с трудом сдерживался, чтобы не пустить кровь случайному прохожему. Инстинкты были сильны, и вдали от центра, где находилась Мать, контролировать природу становилось крайне сложно. Чтобы побороть инстинкты, Илир заставлял себя думать о Габриэле Хадсон, думать о женщине, которая дала жизнь всему Наследию, о женщине, которая жила еще в те времена, когда со своими инстинктами боролся первенец Наследия – Эмилиан. Илир вспоминал, как вместе с ней он посещал могилу Эмилиана, надгробие которой было украшено мраморной статуей пробуждающейся ото сна женщины. Габриэла говорила, что это точная копия созданной известным скульптором пять столетий назад статуи под названием «Утро».

– Скажи, разве она не похожа на вас? – спрашивала она Илира. – Посмотри, подобно утренней заре она просыпается от ночных грез. Черты ее лица полны страданий, а молодое тело изгибается, словно от внутренней боли.

После Илир часто приходил к надгробию предка, но уже не ради почтения и памяти. Приходил только лишь для того, чтобы увидеть эту статую, понять ее, заглянуть за границы камня и постичь смысл того, что сказала ему Габриэла, их Мать.

Сейчас, в Нью-Йорке, уничтожив гнездо Дикого Наследия, он приходил к театру Саши Вайнер, чтобы наблюдая за ним тоже что-то понять, заглянуть за этот холодный камень, где скрывался древний по имени Клодиу, которого он чувствовал и сквозь толстые стены. Древний, чувства и мысли которого были не похожи на его сородичей, встреченных Илиром прежде. «Может быть, – думал он, – Клодиу отличается от остальных древних так же, как Эмилиан отличался от Дикого Наследия?» Но потом он увидел охотников, которые приехали сюда, чтобы выследить и убить слугу древнего, увидел Макса Бонера и Мэйдд Нойдеккер… Особенно Мэйдд Нойдеккер.

Никогда прежде Илир не чувствовал ничего подобного. Что-то всколыхнулось в груди, потянуло его к этой женщине. Он заглянул в ее мысли. «Новые Люди» – так называл этот вид Эмилиан. Вид, который был так же молод, как Наследие. Илир видел историю Мэйдд, видел ее мысли, но притягивало его что-то другое. Что-то до боли простое и понятное. И так было до момента, пока в череде пьянящих образов и мыслей он не увидел древнего, Гэврила, которого Мэтоксы держат в подвале своего дома, не увидел Отца, которого Эмилиан хотел убить первым. Эта история была частью Наследия, частью их жизни. И вот теперь Отец был найден.

Волнение было таким сильным, что Илир несколько часов не мог двигаться, не мог думать – стоял и вспоминал, снова и снова, то, что увидел в мыслях Мэйдд Нойдеккер, в мыслях женщины, мать которой служила Гэврилу, в мыслях женщины, к которой Илир чувствовал влечение. Потом Мэйдд Нойдеккер и Макс Бонер уехали, нырнули в ночь, скрылись на старой машине Макса. Илир видел в их мыслях, что они едут в Портленд, едут туда, где могут найти нужные им ответы. Но для Илира поиск ответов был другим. Слуги древних не интересовали его.