Книга Орест и сын - Елена Чижова

Они заглянули осторожно: куча щебня и доски. Чибис вошел. “Гляди, лесенка!” За досками, приткнутыми к стене, виднелись поперечные перекладины. “Выносить?” — Чибис обернулся с готовностью. Снова, как в тараканьем доме, начиналась уборка. Носком сапога Инна расшевелила щебень: “Давай по полу растащим. А потом доски сверху — сколько хватит”.

Щебенка раскатывалась ровным слоем. Доски ложились вдоль стен — встык, как плинтусы.

“Постро-оили”. — Инна перевела дух. Чибис кивнул. Он поднял лестничку и, приставив к стене, покачал жердины: “Ничего. Прочно. Я влезу, а ты диктуй”. — Он вынул сложенные листы и зажал в зубах кисть.

Столбец дошел до границы света, Чибис начал новый — сверху. “Ну как? Ровно? Смотри”. Лестница мешала обернуться. Прижав пальцем продиктованный номер, Инна отступила: “Ровно. Хорошо. Так и держись рубца”. Кисть садилась на основание, словно окуналась в камень.

Из аллей, приманенные Инниным голосом, выплывали хлебные лодки, похожие на выеденные горбушки. Они причаливали к склепу. Чибис слышал: легко выпрыгивая из лодок, маленькие человечки вступали в склеп и, поднимаясь по светлым полосам, уходили вверх сквозь невидимые стропила. На границе света они оставляли по себе черные номера. Дед был с ними. Ангелы сидели над водами, дожидаясь последней лодки...

Закончив, они вышли из склепа. Чибис озирался. Воды отступили. Все было как прежде: снег, развороченные камни, каменные фигуры. Инна держала кисть. “Тряпочку поищу”. — Она обошла серый камень, стоявший у дорожки. Под каменный бок приткнулся обрывок ветошки.

АДОЛЬФ

1941—1941

ИОАНН

1949—1949

ТИХОН

1959—1959

Она коснулась пальцем: свежая краска. “Смотри, — она сказала, — вот: тети-Лилина могила”. Инна вглядывалась в цифры, как будто решала математическую задачу. Цифры были данными.

“Слушай…” — Чибис выглянул из-за камня. “Мы не так сделали, — она перебила. — Надо — годы. На могилах всегда пишут. Тогда как будто документ”. — “Она же сказала: документов нет и не будет”. — Чибис верил старухе, похожей на бабушку. “Значит, мы сами должны, понимаешь? Чтобы по-настоящему!” Он соглашался неуверенно: “А если сами, будет считаться?” — “Видишь, как она… — Инна показывала пальцем. — Имя и год, имя и год. А у нас: пропали, и все”. — “Она сказала, теперь уже поздно”, — Чибис возразил упрямо. “Дурак! Она не так сказала. Если хочешь знать, — Инна смотрела в сторону, — она сказала — их документы ни на что не годны. Понимаешь, их, а не наши”.

“Может быть, 1941—1945? Как будто их немцы убили — в бою...” — “Ладно”. — Инна протянула невытертую кисть.

Снаружи, на верхнем венце, Чибис вывел твердо. На месте тире открывался вход в склеп. Ангельские глаза, привычные ко всем людским алфавитам, перечитывали цифры.

“Ну как?” — Он смотрел вдохновенно. “Нет. Неправильно. — Инна глядела со стороны. — Первая цифра — рождение, вторая... Там, — она показала на склеп, — все взрослые. У нас получились — дети, — схватив за рукав, потащила к теткиному камню. — Смотри. Ее дети умерли сразу. Значит, нашим — четыре года…”

“Покойничков задирать явились! — Плешивая голова выглянула из-за склепа. — Или чего? Должок отдать?” — Мужик пучился на Инну. “Кто это?..” — Чибис глядел испуганно. “Подожди-ка”, — Инна остановила. “Во-во, парень. Подожди-ка. У нас свои счеты. — Мужик подхватил баночку. — Сейчас погляди-им, чего вы тут насвоевольничали... Ну? Сколько задолжала?” — Он загибал пальцы.

“Еще проверить надо. Те, — она мотнула головой, — целы?” — “Обижа-аешь, — Плешивый протянул, улыбаясь глупо. — Мы своих охраняем. От чужих”. — Вздернув подбородок, он глядел на Чибиса. “Он — не чужой”, — Инна заступилась, но Плешивый не слушал: разглядывал свежие цифры. “Ага. Старуха, мякинное ее брюхо, пишет. Теперь и ты взялась?” — Он оглядывал грозно.

“Так-так-так. — Хрустел щебень. — На стенках записи повыписали, номера повыставили, местечко себе расчистили, — хриплый голос отдавался под сводами. — А мы назад ворттим — как было!” Чибис встал на пороге. Согнувшись в три погибели, Зарезка тянул короткую доску. “Доску еле тащит! — Инна смеялась, заглядывая. — А грозился-то каменного сдвинуть! Только с местечка строньте, а мы вам за это самогоночки дадим”. — “Не врешь?” — Мужик отстранил Чибиса.

За поворотом дорожки показался маковый склеп. Внутри было тепло. У дальней стены пыхтела печка. Колено уходило в дыру. Мужик нырнул под внутреннюю арку. “Ну!” — он приглашал.

На белом бинте проступили свежие разводы. “Черт! Руки краской измазал… Керосинчику нету?” — Он повернулся озабоченно. “Самогонкой ототрете, когда сдвинете”. Плешивый крякнул и взялся снова. Рывком. Ангел не шелохнулся. Раз от разу рывки становились короче. Хватаясь за бок, Плешивый оседал на лежак. “Да-а. — Инна подступила ближе. — Вам бы в цирке выступать. Тяжеловесом”.

“А чего? Я сильный был”. — Плешивый мотнул головой. “Когда волоком тащили?” — Инна махнула рукой за стену. “Ну, это ты врешь! — Плешивый сползал с лежака. — Уж того-то я сам тащил. И спиртом тер... нашатыр-ным”. — “Спиртом краску не смыть”, — Чибис возразил тихо. “Не краску, не краску — грязь. — Плешивый заторопился. — Вот те крест, по земле тащил. — Пальцы заходили по ватной груди. — Я и сейчас поверну”. — “Ладно, — Инна соглашалась. — Поглядим”.

Плешивый поднялся. Голос стал пещерным — глухим. “Если поворотится, значит, я Его спас”, — он заключил пари сам с собой. Жесткие пальцы легли на ангельские плечи. Шея налилась. “А-а-а!”. Камень качнулся и сдвинул- ся — с рывка…

“Нет! Нет! Оставьте его!” На пороге стояла Ксения. К груди она прижимала что-то, завернутое в газету. “Вот, я отдам вам, — рвала обертку. — Она дорогая, вы продадите и купите себе... что захотите!”

Плешивый разглядывал руки. Ногтями он колупал схватившуюся краску. Инна встала с лежака. “Ну-ка. — Ничему не удивляясь, она вынула книгу из Ксеньиных рук. — Чужим торгуешь, тихоня? Может, мне продашь?” — “Эй, — Плешивый позвал, — бутылку-то...” Инна повернулась к Чибису. “Вот”. — В бутылке булькнуло. Плешивый принял и взвесил в руках. “Ладно. — Глаз подмигнул Инне. — Считай, сочлись. Сколько нести-то?” — Двумя пальцами он обозначил в воздухе пустую рюмку.

“Ты откуда?” — Чибис подобрался к Ксении. “Не знаю… Пришла”.

Плешивый чмокнул губами: “Значит, две. Птице налью — со спасеньицем, — хохотнул. — Ух ты, спасенье и сила и слава!” Он нырнул под арку. Инна передала книгу Чибису. Тот сунул в карман — к листам.

Плешивый вернулся с мензурками и железной миской: “Своя картошечка-то. Земля тут жирная — чистый перегной. Родит”. Инна отодвинулась брезгливо: “Могилки возделываете?” Он присвистнул: “Ехидная ты, девка! Ехидных люблю. — Плешивый вынул затычку. — Я сам ехидный”. Разлил по первой. Стукнув рюмкой о рюмку, задвинул в нишу ангельскую долю и, выдохнув коротко, опрокинул свою. “Хороший мужик гонит. — Он зашипел, передыхая, и занюхал клубнем. – Ешьте, — двинул миску. — Не на покойниках. Пустырь у нас жирный — на задах”.