Книга Прекрасные и обреченные - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

И вот Энтони уже в суде. Судья приговорил его к штрафу в пять долларов, но денег при себе нет. Примет ли суд чек? Но ведь его здесь не знают. Правда, личность можно легко установить, позвонив на квартиру.

…так и поступают. Да, у телефона миссис Энтони Пэтч, но откуда ей знать, что упомянутый человек ее муж? Да, откуда? Пусть сержант спросит, помнит ли она бутылки из-под молока…

Энтони торопливо наклонился вперед и постучал в стекло. Такси еще только проезжало Бруклинский мост, а счетчик уже показывал доллар и восемьдесят центов. О чаевых меньше десяти процентов не могло быть и речи.

Ближе к вечеру он вернулся домой. Глория тоже отсутствовала почти весь день, делая покупки, а теперь спала, свернувшись калачиком в уголке дивана, не выпуская из рук свое приобретение. Ее лицо хранило безмятежное, как у ребенка, выражение, а сверток, что она прижимала к груди, оказался куклой, играющей роль безотказно действующего целительного бальзама для растревоженного детского сердечка Глории.

Судьба

С этой пирушки, а в частности, с роли, которую сыграла на ней Глория, начались решительные перемены, коснувшиеся всего образа жизни супругов. Впечатляющая позиция плевать на все за одну ночь превратилась из обычного догмата, взятого на вооружение Глорией, в главное утешение и оправдание своих действий, а также последствий, к которым они ведут. Не огорчаться, не издавать ни стона жалобы и раскаяния, жить в соответствии с четким кодексом чести по отношению друг к другу и с жаром и настойчивостью, на которые только способны, ловить моменты счастья.

— Энтони, всем на нас наплевать, кроме нас самих, — сказала как-то Глория мужу. — Смешно делать вид, будто я чувствую себя чем-то обязанной этому миру и меня волнует, что думают обо мне люди. Да мне просто безразлично, и все тут. Еще в детстве, в школе танцев, матери всех девочек, которые не вызывали всеобщего восхищения, как я, вечно перемывали мне кости, и с тех пор воспринимаю любую критику как проявление зависти.

Поводом для разговора послужила ночная вечеринка в «Буль-Миш», где Констанс Мерриам увидела Глорию в развеселой компании из четырех человек и на правах «старой школьной подруги» не поленилась пригласить ее на следующий день в гости, чтобы в красках описать, как ужасно смотрелась непристойная сцена со стороны.

— А я сказала, что при всем желании не могла ее наблюдать, — делилась Глория с мужем. — Эрик Мерриам — облагороженная разновидность Перси Уолкотта, ну, помнишь, тот парень из Хот-Спрингс, я о нем рассказывала. В его представлении уважение к Констанс заключается в том, чтобы держать ее взаперти за шитьем или книгой и заставлять возиться с младенцем. Ну или предаваться другим невинным развлечениям, пока супруг бежит на очередную пирушку, где смертельной скукой и не пахнет.

— Ты ей прямо так и сказала?

— Разумеется. Да еще добавила, что причина ее возмущения кроется в зависти: ведь я провожу время гораздо веселее.

Энтони одобрял Глорию и страшно гордился, что в любой компании она неизменно затмевает всех присутствующих дам, а мужчины радостно собираются вокруг нее шумной толпой, только чтобы насладиться красотой и теплом живой энергии, не претендуя ни на что большее.

Такие вечеринки постепенно сделались для них главным источником развлечений. Все еще влюбленные и проявляющие живой интерес друг к другу, они с приближением весны тем не менее обнаружили, что сидеть дома по вечерам надоело. Книги казались далекими от действительности, прежнее очарование уединения давно пропало, и теперь супруги предпочитали скучать на глупой комедии или ужинать с наименее интересными из своих знакомых, при условии достаточного количества коктейлей, чтобы беседа не стала абсолютно невыносимой. Разношерстная компания молодых женатых мужчин, с которыми Энтони и Глория дружили еще в школе или колледже, а также обширный круг холостяков подсознательно вспоминали о них всякий раз, когда хотелось ярких ощущений. А потому редкий день в квартире не раздавался телефонный звонок и кто-нибудь непременно интересовался: «Кстати, что вы делаете сегодня вечером?» Жены, как правило, побаивались Глорию. Легкость, с которой она становилась центром всеобщего внимания, невинная, но причиняющая беспокойство манера завоевывать симпатию их мужей вызывали подспудно глубокое недоверие, которое только усиливалось из-за нежелания Глории сблизиться с кем-либо из женщин, несмотря на их попытки.

В назначенное время в среду Энтони явился в импозантную контору компании «Уилсон, Химер и Харди», где выслушал расплывчатые наставления от энергичного молодого человека примерно одних с ним лет по имени Калер, на голове которого красовался вызывающе взбитый чуб соломенного цвета. Он представился помощником секретаря, всем видом давая понять, что этой должностью награждают за выдающиеся способности.

— Здесь вы найдете два типа людей, — доверительно сообщил он. — Тех, что становятся помощниками секретаря или казначеями и включаются в каталог фирмы до тридцати лет, и тех, чье имя попадает туда в сорок пять. Так вот, последние остаются там до конца жизни.

— А как насчет человека, попавшего в него в тридцать лет? — вежливо поинтересовался Энтони.

— Ну, он поднимется сюда. — Калер указал на список помощников вице-президентов в том же каталоге. — А возможно, он станет президентом или секретарем, или казначеем.

— А вон те?

— Те? О, это попечители, люди с капиталом.

— Понятно.

— Некоторые считают, — развивал свою мысль Калер, — что успешное начало карьеры зависит от того, получили вы образование в колледже или нет, но они ошибаются.

— Понятно.

— Вот я, например, закончил Бакли, выпуск 1911 года, но когда пришел на Уолл-стрит, очень скоро понял, что нужны-то мне вовсе не бредни, которым учили в колледже. Да, много пришлось выкинуть из головы всякой ерунды.

До Энтони все не доходило, какой такой «ерунде» обучался Калер в Бакли в 1911 году, и в продолжение всего разговора в голове вертелась неотвязная мысль, что это некий вид рукоделия.

— Видите вон того человека? — Калер указал на моложавого мужчину с красивой сединой, письменный стол которого находился за загородкой из красного дерева. — Мистер Эллинджер, первый вице-президент. Всюду побывал и все повидал, имеет прекрасное образование.

Энтони тщетно старался проникнуться романтикой финансового дела и представлял мистера Эллинджера исключительно в роли одного из покупателей собраний сочинений Теккерея, Бальзака и Гиббона в красивых кожаных переплетах, выстроившихся рядами на полках книжных магазинов.

В течение сырого, наводящего уныние марта его обучали ремеслу торговли ценными бумагами. Энтони, не слишком жаждая овладеть этим искусством, мог рассмотреть в царящей вокруг суете и неразберихе лишь напрасное стремление к достижению некой неясной цели, осязаемым подтверждением которой служили только особняки конкурентов, мистера Фрика и мистера Карнеги, на Пятой авеню. Казалось невероятным, что эти напыщенные вице-президенты и попечители на самом деле могли быть отцами «лучших ребят», которых Энтони знал по Гарварду.