Книга Наполеон. Последняя любовь - Томас Костейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Графиня взволнованно посмотрела в направлении комнаты, куда несколько минут назад удалился граф.
— Нет, он ничего не сказал об этом. Император не желает разговаривать. Он сидит в кабинете с весьма грозным видом.
Бетси подумала: «Они все его боятся». Вслух она спросила:
— Кто-нибудь пытался его убедить быть разумным и принять губернатора.
— Не думаю.
Бетси отправилась к двери.
— Тогда я должна попытаться. Пожалуйста, не говорите графу, иначе он не позволит мне пойти.
— Хорошо. Бетси, запомните: это была ваша идея и вы со мной ни о чем не говорили.
Пробраться мимо караульных оказалось не так сложно. Бетси действительно узнала рядового Нока. Он присвистнул от удивления, когда увидел девушку, бегущую к нему под струями дождя.
— Господи! Что вы тут делаете?
— Вы — рядовой Нок, я вас узнала, — сказала Бетси, останавливаясь неподалеку. — Мне показалось, что я вас узнала, но в такую погоду ни в чем нельзя быть уверенным. Я почти ничего не вижу.
Он какое-то время не мог понять ее намек, потом широко улыбнулся и подморгнул.
— Я подумал, мисс, и должен признаться, что при такой ужасной погоде действительно, почти ничего не видно, — он повернулся, чтобы идти в другом направлении. — Я вас не видел, мисс. Я вообще никого не видел и ничего не слышал!
Наполеон сидел у себя в кабинете на скрипучем кресле со сломанной спинкой. В этот момент Киприани объявил ему о посетительнице.
— Мадемуазель Бэлкум, Ваше Величество. Она мне сказала, что ей необходимо поговорить с вами.
Император быстро снял с головы красный фланелевый ночной колпак, спрятал его под стопкой книг и надел теплые ночные туфли.
— Киприани, проводи мадемуазель Бэлкум ко мне.
Киприани никак не мог понять в чем тут дело.
— Проводить ее сюда, Ваше Величество?
— Именно это я тебе и сказал. Киприани, не пускай ко мне никого из моей свиты. Я никого не желаю видеть!
Бетси, стоя на пороге, начала колебаться, не зная, что она ему скажет. Наполеон выпрямился в кресле и улыбнулся девушке.
— О Бетси-ис, вы были вчера в Хаттс-Гейт, и они вам сказали, что я никого не желаю видеть?
— Да, сир.
— Как жаль! Если бы вы явились ко мне, мы бы хорошо провели с вами вечер. Он был таким скучным.
Мадам Монтолон пыталась спеть веселые песенки ее юности, но с ее голосом лучше петь погребальные песнопения. Наш умнейший Ла Касе не переставая болтал о поэтах пятнадцатого столетия, хотя он ничего о них не знает. Была такая тоска, что мне даже не хватало Гурго.
Он пристально взглянул на девушку и нахмурился.
— Вы явились ко мне, чтобы дать какой-то совет, не так ли?
Бетси ему улыбнулась.
— Сир, я вам всегда так сильно надоедаю.
— Вы собирались мне сказать, что мне нужно повидать лидера корсиканских бандитов, когда он придет ко мне с визитом. Я прав? И еще вы хотели меня просить, чтобы я был с ним вежливым.
— Да, сир. Вам всегда известно, о чем я с вами собираюсь говорить, правда?
Наполеон был доволен.
— Конечно, Бетси-и. Неужели вы сомневаетесь в том, что мне известно, что происходит в вашей маленькой головке? Вы читаете, что моя свита меня боится и ничего мне не говорит?
— Да, сир. У вас такое мрачное выражение лица, и они… они начинают бояться сказать вам правду, которая только пойдет вам на пользу. Так как это делаю сейчас я.
— Вы когда-то были правы. Это касалось моего веса, но сейчас, малышка, вы ошибаетесь. Я не должен сдаваться с самого начала. У этого человека преобладают инстинкты непородистого щенка. Он пытается вас укусить, ворчит и воет. Я должен к нему относиться, как к мелкому служащему, кем он на самом деле и является.
— Но, сир…
— Помолчите, Бетси-и. Я уже все решил и принимать его сегодня не собираюсь.
Он взял со стола конверт.
— Взгляните на письмо, которое он мне прислал. Оно адресовано «Генералу Бонапарту». Когда придет ваш абсурдный англичанин, ему вернут его собственное письмо и скажут, что здесь нет генерала Бонапарта. Он перестал существовать восемнадцать лет назад, когда я стал Первым Консулом. Но слава, которую он заработал для Франции, никогда не будет забыта.
Наполеон позвонил, и когда появился Киприани, он передал ему письмо.
— Киприани, это для графа Монтолона. Сообщите ему, что я не передумал. Он должен говорить то, что я ему приказал, когда станет возвращать это письмо.
Наполеон небрежно обратился к Бетси:
— Ну вот, моя малышка, все решено, и вам не следует больше ломать над этим головку.
— Сир, все беспокоятся о том, что может случиться, если вы откажетесь с ним повидаться. Все считают, что он может начать скандалить и попытается вам отомстить, и вам будет неприятно.
Лицо императора исказилось. На лбу появилась глубокая морщина, и он гордо выпятил вперед подбородок.
— Вам никогда не приходило в голову, каким скандальным и вредным могу я быть? Бетси-и, я могу стать таким, что этот неприятный человек съежится и поползет обратно в свою раковину. — Потом он изменился и даже улыбнулся своей любимой Бетси-и. — Вы — глупое дитя. Вы сидите передо мной, и я вижу у вас на глазах слезы. Моя Бетси-и, вы не настоящая англичанка, потому что вы очень сентиментальны, а в англичанах эта черта полностью отсутствует. Они жестоки и меркантильны. — Наполеон внимательно взглянул на девушку. — Сколько вам лет?
— Сир, мне исполнилось пятнадцать.
— Вы мне напоминаете мою матушку. Она всегда обо мне заботилась. Много раз приходила ко мне и начинала говорить, что я зашел слишком далеко и на меня может обрушиться весь карточный домик, который я построил на международной арене. Я начинал над ней посмеиваться и со временем доказывал ей, как она ошибалась. Она оказалась права только один раз, и это касалось России. Матушка меня умоляла не вводить огромную армию в эту страну с ее болотами, снежными бурями и суровым народом. — Наполеон усмехнулся. — Теперь девица пятнадцати лет учит меня тому, что правильно, а что — нет. Клянусь, вы мне ее очень напоминаете. Но она была старой и вся в морщинах, а вы — молоды и весьма привлекательны.
По дороге, ведущей к Лонгвуду, послышался звук копыт, и Наполеон быстро встал к кресла.
— Вот они, Бетси-и. Сейчас мы проверим, чья сила воли сильнее. Да, не волнуйтесь так, Бетси-и. Клянусь, я знаю, что делаю.
На двух окнах, выходящих в сад были задернуты занавески. Он подошел к окну и осторожно отогнул уголок. Некоторое время он молча наблюдал, а потом сказал.