Книга Тайные дневники Шарлотты Бронте - Сири Джеймс

— Тачка за домом, сэр, — промолвила миссис Эйнли. — Давайте покажу.

Последовала небольшая суматоха, во время которой мистер Николлс помог возчику выгрузить уголь в хранилище, после чего лошадь и тележка уехали. Когда миссис Эйнли и мистер Николлс вернулись к входной двери, я услышала его голос:

— Позвольте, я наполню ваше ведерко для угля, мэм. День выдался холодный, а ваш очаг почти потух.

— Благослови вас Боже, сэр! — воскликнула благодарная женщина, когда мистер Николлс проследовал за ней в дом.

Пройдя мимо нас с Анной, он признал наше существование спокойным, равнодушным кивком; в ответ я кивнула не менее холодно. Затем он достал ведерко для угля, наполнил и принес в дом. Осторожно лавируя между спящим ребенком и котом, он подсыпал немного угля в огонь. Я склонилась над шитьем. После короткой паузы, во время которой я ощущала взгляд мистера Николлса, он задал вопрос:

— Вы организовали швейный кружок, леди?

— Нет, — пояснила миссис Эйнли. — Сестры Бронте принесли чудесную новую одежку для моей детворы. Они остались поболтать и сшить рубашку для моего сына Джона.

— Неужели? — уже более любезно произнес мистер Николлс и погладил кота, который издал довольное урчание. — В таком случае не буду мешать, леди. Всего вам наилучшего, мисс Бронте, мисс Анна.

Мы с сестрой отреагировали должным образом.

— Увидимся в воскресенье в церкви, миссис Эйнли.

— Не сомневайтесь, мистер Николлс. Вы же знаете, мы никогда не пропускаем воскресную службу.

— Если хотите, я зайду в следующий понедельник и почитаю вам.

— Еще как хочу, сэр, буду ждать с нетерпением. И еще раз спасибо за заботливый и щедрый подарок.

— Я всего лишь привез немного угля, миссис Эйнли. Эти добрые женщины — вот кто заслуживает вашей благодарности. Сшитая ими одежда потребовала долгих часов труда, и оттого их подарок намного более щедрый, чем мой.

Он поклонился и вышел. Через окно я увидела, как он подхватил на руки одну из крошек Эйнли. Он смеялся и болтал с ней, а остальные дети радостно скакали вокруг, провожая гостя.

Через полчаса мы с Анной тоже покинули Эйнли. В корзинке лежали части рубашки Джона, которую мы собирались дошить дома.

— Вот видишь? — подала голос Анна. — Я же говорила, что мистер Николлс добрый и любезный человек. Теперь ты веришь мне?

— Не знаю, что и думать! Он постоянно поворачивается совершенно разными сторонами! Сегодня изрекает фанатичную чушь или поносит бедного прихожанина за нарушение правил, а завтра читает вслух и привозит уголь. Разве ты не разозлилась, когда на прошлой неделе мистер Николлс отказался посетить концерт?

— Какое нам дело, был он на концерте или нет?

— Причина, по которой он так поступил, может многое сказать о человеке. Это отражение его предубеждений.

— Верно, но предубеждения есть у всех. Это мера человеческой сложности, и среди самых лучших людей, которых я знаю, есть и самые сложные.

Анна покосилась в мою сторону. Я расстроенно вздохнула.

— Кто поверит, что человек, о котором миссис Эйнли отзывается с таким почтением, — тот же самый, кто несколько лет назад так жестоко обошелся с Бриджет Мэлоун?

— Мистер Николлс был тогда очень молод. Мы должны судить о нем по сегодняшним благодеяниям, а не по вчерашним проступкам.

— Постараюсь переменить о нем мнение к лучшему. Но даже если мистер Николлс привезет уголь всем бедным семьям в поселке, для меня он всегда останется человеком, который назвал меня безобразной старой девой.

* * *

Весна 1846 года была временем мощного — хотя и тайного — порыва вдохновения, поскольку мы с сестрами трудились над своими романами. Несмотря на суровую критику Эмили, я не желала переделывать или переосмысливать «Учителя». Он такой, какой есть; если окажется, что он ни на что не годен, мне будет некого винить, кроме себя.

В начале мая в пасторат прибыли первые три копии нашего поэтического сборника, вызвав немалую суматоху. Когда я увидела сверток, осторожно адресованный «мисс Бронте», я сразу же поняла, что скрывается внутри.

Вне себя от волнения, я побежала за сестрами, которые играли на пианино. Уединившись в моей спальне наверху, мы вскрыли сверток и, увидев книгу, издали лишь один звук:

— О!

Она была отлично переплетена в тисненую бутылочно-зеленую ткань. На самом видном месте красовалась золоченая надпись: «Стихотворения Каррера, Эллиса и Актона Беллов». Невозможно описать, какое наслаждение я испытала, впервые взяв в руки маленький томик.

— Он такой прелестный! — восхитилась Анна.

— Мы опубликованы! — гордо заявила я.

— Ты была права, Шарлотта, — признала Эмили. — Весьма приятно видеть нашу работу напечатанной, в такой прелестной обложке.

Смеясь от восторга, мы принялись обниматься. Наша мечта сбылась. Прошло, однако, два долгих месяца, прежде чем книга удостоилась отзыва. Тем временем наш дом сотрясла катастрофа таких невероятных масштабов, что мы оставили всякие мысли о литературных успехах.

Преподобный Эдмунд Робинсон умер. Нам стало известно об этом в первую неделю июня, сразу после Пятидесятницы,[54]когда Бренуэлл получил письмо от одного из своих осведомителей в доме Робинсонов.

— Наконец-то! — крикнул он вне себя от радости.

Прижимая к груди драгоценное послание, он ворвался в столовую, где мы с сестрами усердно переписывали свои черновики набело. Мы быстро прикрыли бумаги, но Бренуэлл был настолько переполнен эмоциями, что не обратил на наше занятие ни малейшего внимания.

— Старик умер! — ликующе сообщил он. — Умер и погребен! Моя Лидия свободна! Теперь это вопрос времени. Очень скоро мои надежды и планы осуществятся. Я стану мужем леди, которую люблю больше всего на свете. Мне уже не будут докучать бесчисленные мелкие заботы, которые, подобно москитам, жалят нас в мире будничного труда. Я буду жить в праздности и сделаю имя в мире процветания!

Мы не знали, что и ответить. В любом случае наши слова не произвели бы впечатления. Бренуэлла настолько захватило лихорадочное предвкушение, что три дня и четыре ночи он не ел и не спал, а только изливал свои чувства, галдел и с нетерпением ждал весточки от «своей Лидии».

Весточка эта разбила все чаяния Бренуэлла. Миссис Робинсон прислала своего кучера, мистера Эллисона, и тот изложил следующие факты: мистер Робинсон недавно изменил завещание; согласно новому пункту, его вдове запрещалось впредь под страхом утраты имения иметь дело с Бренуэллом. Более того, сожаление о недостойном поведении по отношению к покойному мужу и горе о его безвременной кончине превратили миссис Робинсон в совершенную развалину, и она — по словам мистера Эллисона — подумывала удалиться в монастырь.