Книга Отважное сердце - Робин Янг

Роберт стоял в задних рядах и, вытянув шею, глядел на графа Ланкастера, сидящего на одной из скамей. Он изначально был удивлен тем, что брат короля сидел внизу, вместе с баронами и рыцарями, а не на помосте, но, похоже, это было наказание за то, как он провел переговоры в Париже, закончившиеся катастрофой. Если таким образом Эдуард намеревался отдать младшего брата на растерзание, то этот прием не сработал, поскольку лишь немногие из дворян обвиняли во всем впавшего в немилость графа Ланкастера, направив свой гнев на трон.

— Король провел необходимые консультации, — грубо ответил Джон де Варенн, — со своими советниками.

Варенн, с коротко подстриженными пепельно-серыми волосами и вызывающим взглядом, вел себя намного более агрессивно, чем ему было свойственно, как помнил Роберт. Он даже подумал, а не вызвана ли подобная перемена в характере графа недавней смертью дочери, супруги Джона Баллиола.

На ноги поднялся граф Глостер, здоровенный и тучный мужчина с редеющей рыжей шевелюрой. На скамье рядом с ним Роберт заметил пожилого господина, который давеча критиковал короля во время празднества.

— Он мог совещаться с ними, — заявил Глостер, и его хриплый, резкий голос эхом прокатился по зале, — но из того, что я слышал, могу сказать, что наш лорд пренебрег советами своих ближайших сподвижников и предпочел поступить по-своему. Канцлер рекомендовал ему отвергнуть условия Парижа, как наверняка поступили бы и все мы, если бы знали о таковых. — Он вперил враждебный взгляд в короля. — Мой вопрос, милорд, состоит в том, почему вы так поступили. Хотя ответ мне уже известен.

Эхо обвинительной речи графа Глостера еще не успело стихнуть, а Роберт уже не сводил глаз с короля. Он и представить не мог, что человек на троне, стоящий выше всех по своему положению, за исключением самого Господа Бога, обладающий такими привилегиями и властью, может выглядеть столь уязвимым. Но Эдуард выглядел именно таким — уязвимым и одиноким — прямая, высокая мачта, вздымающаяся в море враждебных, обвиняющих лиц. Вспомнив, что иногда нечто подобное он подмечал в поведении деда и отца, Роберт сообразил, что видит отчуждение, которое всегда сопутствует власти. Не исключено, что Комин руководствовался здравой мыслью: находиться достаточно близко от трона, чтобы контролировать его, но не настолько близко, чтобы стать объектом недовольства подданных.

— Граф Гилберт, — предостерегающе рыкнул Джон де Варенн, — я советую вам соблюдать правила приличия.

— А почему? — пожелал узнать Глостер. — Когда мой меч потребуется, чтобы вернуть герцогство обратно? И мои люди, которых я пошлю на смерть? Если бы Франция в равной мере предала всех нас, то мы все в едином порыве объединились бы вокруг нашего короля, ища отмщения и справедливости. Но нам не предоставили возможности отвергнуть условия, выдвинутые Филиппом. Как никто из нас не получил бы руку французской девственницы, которую подвесили у нас перед носом в качестве приманки. И это не мы угодили в расставленную ловушку. Так почему нас подали Филиппу на золотом блюде как пикантное угощение?

Зала взорвалась криками. Там и сям раздались голоса, одни негодующие, другие увещевающие, а Роберт смотрел на графа Глостера, чья давняя неприязнь к королю была ему хорошо известна. Глостер недавно женился на одной из дочерей монарха, что было, по меньшей мере, удивительно, учитывая его репутацию, но, вводя могущественного графа в королевскую семью и держа его при себе, Эдуард явно надеялся избежать как раз таких вот столкновений. Вспоминая, как дед отзывался о войне между королем Генрихом и Симоном де Монфором, Роберт понял, что на примере отца Эдуард хорошо усвоил, сколь опасен может быть недовольный барон.

Со своих мест поднимались и другие графы, подливая масла в огонь обвинений Глостера. Но были и такие, кто встал на защиту короля. Роберт обратил внимание на сидевшего рядом с Хэмфри де Боэном мужчину, который вступил в яростную полемику с графом Глостером. Дружелюбная манера молодого рыцаря исчезла без следа, когда он торжественно смотрел на своего соседа, чье широкое лицо настолько походило на его собственное, что Роберт без труда угадал в нем отца Хэмфри, графа Херефорда и Эссекса, констебля Англии. И Херефорд был не единственным, кто защищал Эдуарда. В зале загремел голос Энтони Бека, требующий покарать Глостера за проявление неуважения к своему королю, который потерял голову не только от страсти к молодой невесте, но и был подло обманут своим хитроумным кузеном, когда тот, подобно волку в овечьей шкуре, предложил мир, а сам нанес удар в спину. Так что их праведный гнев должен быть направлен на Францию, а не на собственного короля, бушевал епископ, воздев кверху кулак, словно читал проповедь перед конгрегацией.

Эдуард встал с трона.

— Довольно!

Его резкий голос заставил присутствующих умолкнуть; те, кто стоял на ногах, медленно, один за другим, опускались на свои места. Король выдержал долгую паузу, молча стоя в своей черной мантии, как живое олицетворение ярости и гнева. Но затем гнев его испарился, и он понурил голову.

— Граф Гилберт прав.

Дворяне недоуменно переглядывались. Многие смотрели на Глостера, который не сводил глаз с Эдуарда, и лицо его было исполнено тягостного недоверия.

Эдуард поднял глаза.

— Я поступил, как глупец, когда поверил Филиппу.

На мгновение Роберту показалось, что он подметил следы яростной внутренней борьбы на лице короля, но потом они исчезли, и на нем осталось лишь раскаяние.

— Я признаю, что брачный договор показался мне милостью небес. Большинство моих детей мертвы. У меня остался только один наследник мужского пола, а этого явно недостаточно.

Роберт вдруг понял, что согласно кивает, вспоминая короля Александра.

— Мною руководила не похоть, не вожделение, а долг перед королевством и моими подданными. Вот почему я сделал то, что сделал. Я действовал поспешно и необдуманно.

Бароны притихли. Глостер выглядел растерянным и смущенным, будучи не в силах встретить взгляд короля.

Эдуард встал с трона и сошел вниз по ступенькам помоста. На мгновение приостановившись, он вдруг опустился на колени перед скамьями. Роберт во все глаза смотрел на коленопреклоненного монарха. Волосы короля отливали сталью в свете факелов, черная мантия складками легла вокруг него на пол, и в это мгновение Эдуард выглядел более величественно, чем когда-либо ранее.

— Я молю вас о прощении. — Голос короля достиг самых дальних углов залы. — Не как ваш король, а как мужчина, грешный и несовершенный, как любой потомок Адама. — Он поднял голову. — И точно так же, как я молю вас простить мои ошибки, совершенные для блага королевства, я молю вас о помощи, дабы вернуть то, что обманом отняли у всех нас. Встаньте рядом со мной, мужи Англии, и более я не обману вашего доверия.

Со своего места поднялся граф Херефорд.

— Я последую за вами, милорд. В жизни и смерти.

Рядом с отцом вскочил на ноги Хэмфри де Боэн, высоко подняв голову, и лицо его преисполнилось гордой решимости.