Книга Схватка - Михаил Голденков

Пан Кмитич с гордостью показывал гостям бернардин-ский монастырь и кальвинистскую церковь, что он после войны построил в Орше на свои средства, а вот хвастать своими геройствами, даже выпив горелки за столом, оршанский князь явно не любил.

— Отец, тут моя жена интересуется, а почему в доме нет ваших портретов героической молодости? — спрашивал пана Кмитича его старший сын Янущ.

— Не люблю я позировать, сынок, — махал в ответ князь, — не родился такой мастак, чтобы меня правильно изобразить. Правда… был один, — Кмитич бросал взгляд в сторону Миха-ла, — но где его картина один Бог ведает…

Кмитич лишь знал, что Ян Казимир подарил кому-то его портрет, но кому, это не успел узнать ни Михал, ни Кмитич — король, уйдя в отставку, вскоре умер.

«Огненный всадник» словно неприкаянная душа, долго кочевал из одних рук в другие. Польские шляхтичи не находили в изображенном красивом юноше своих предков, более того, вполне справедливо полагая, что на картине, якобы, Рембрандта «Польский всадник» запечатлен вовсе и не поляк, а скорее литвин. И вот так картина попала к Огинским. Все знали, что пан Огинский учился в 1640-е годы в Голландии, и именно он мог позировать Рембрандту. Но последний хозяин «всадника» Михал Казимир Огинский все же обнаружил, что на полотне изображен вовсе не его предок. Во-первых — не похож. Во-вторых — в 1655 году тому «голландскому» Огин-скому было уже далеко за тридцать, а с картины взирает явно юноша не старше двадцати лет. В 1791 году, за год до первого захвата и раздела Речи Посполитой алчными соседями, Михаил Казимир Огинский не придумал ничего лучшего, как подарить картину обратно в Польшу, последнему королю Речи Посполитой Станиславу-Августу Понятовскому, памятуя о литвинских корнях монарха. «Может, на портрете кто-то из предков моего сябра Понятовского?» — думал Огинский. Намекнул Михал Огинский и на дороговизну подарка, отписав в прилагаемом листе: «Сэр, посылаю Вашей Королевской Милости казака, которого Рембрандт посадил на коня. Съел этот конь во время пребывания у меня 420 немецких дукатов…»

Разрушителен времени ток. Нет уже в Орше дуба Дива, сдуло ветрами и саму Речь Посполитую, пусть ее потомки в боях и сражениях отстояли-таки свои государства, разбросало по миру Радзивиллов и Кмитичей… Но если вы приедете в беларуский город Оршу, то обязательно найдите там хотя бы кого-нибудь, кто покажет вам, где стоял легендарный дуб, где жил и что построил для родного города все еще незабвенный пан Кмитич. Ну, а в пережившем две империи Несвиже все еще возвышается башнями и шпилями радзивилловский замок, и все еще «живет» в нем загадочный призрак Барбары Радзивилл.

КОНЕЦ

Послесловие

Книга «Схватка» завершает трилогию, которую автор назвал «Пан Кмитич», состоящую из трех книг: «Огненный всадник», «Тропою волка» и «Схватка». У читателей, возможно, возникнет вопрос: а насколько точны и правдивы, вероятно, шокирующие многих события, описанные в романе. Конечно, уже никто никогда не скажет, как именно сложилась судьба легендарного шляхтича из Орши Самуэ-ля Кмитича в грозную пору тринадцатилетней войны Речи Посполитой с Московией. Учился ли Кмитич у Семеновича, оборонял ли Смоленск и Минск, его ли портрет нарисовал Рембрандт или же ученик Рембрандта Вильям Дрозд — все это уже мы вряд ли когда-нибудь узнаем, так как об оршанском князе до наших дней дошло, к сожалению, немного. Известно, что его любили дамы, страшились враги, уважали свои. Известно, что он и в самом деле дважды был женат, громил Хованского под Полонкой и под Кушликовыми горами, доходил с полками до Брянска и Рославля, а после войны восстанавливал сожженную врагом родную Оршу.

Однако скудность информации о жизни легендарного полковника есть находка для писателя. С другой стороны, в романе достаточно точно и в соответствии с дошедшей до наших дней статистикой отражены события и сюжет битв той неизвестной для большинства кровавой войны, самой кровопролитной войны в истории новой Европы вплоть до мировых войн двадцатого столетия. В литературе, впрочем, на нее уже обращал внимание беларуский писатель Константин Тарасов в своем историческом детективе-повести «Тропа Каина» (первоначальное название «Испить чашу»). В восьмидесятые годы прошлого века К. Тарасов первым информировал читателей Беларуси и СССР о жуткой трагедии беларуских земель: «В Белоруссии — под три миллиона жизней; по той численности народа — каждого второго затянули на дно яростные виры. Это, разумеется, в среднем. На сотнях тысяч квадратных верст по стреле от Полоцка до Полесья вымыло людской посев до пятой части в остатке. Миллионы исчезли — жили-были, худо ли, хорошо ли плыли по течениям короткого людского века, и вдруг в три-пять лет пуста стала от них земная поверхность — как постигнуть?.. Бесчувственны и непонятны астрономические цифры, веет от них космическим холодком; да и как пожалеть два миллиона погибших, не умещаются они в малом пространстве человеческого воображения, а когда статистика спрессует их в семь знаков арабской цифири, тогда быстро проваливается такой семигранный чугунного веса кристаллик сквозь тонкую сеть нашей избирательной памяти…»

Но книга К. Тарасова вышла в 1986 году, и писатель, как мог, маскировал собственные выводы и обвинения в той страшной для Беларуси трагедии 1654–1667 годов. М. Голденков, не маскируясь, приводит факты, прямо называя виновников — алчного царя и его патриарха, называет эту войну со стороны литвинов-беларусов патриотической войной, войной отечественной, проводя аналогию с такой же кровавой Второй мировой. Особенно близко к реальной истории в романе изображены осада Смоленска, бои в Минске и Могилеве, в Риге, Полоцке и Мстиславле. Единственное искажение, к которому прибегает автор, — это сжатие времени, ибо даже в трех пухлых книгах не описать все значимые события тех огненных тринадцати лет ужасной войны. Подобное делают, в принципе, все художники. Рубо, создававший свою знаменитую Бородинскую панораму, также изобразил на полотне события сразу трех дней битвы, сократив расстояния, чтобы показать все полки, участвовавшие в сражение. Аналогично поступает и автор романа, ужимая пространство и время на собственном полотне панорамы самого бедственного для беларусов отрезка истории.

«Пан Кмитич» несет в себе и важную составляющую для беларуской истории и литературы: он на основе исторических фактов оправдывает оклеветанных Генрихом Сенкеви-чем (и частично даже К. Тарасовым) беларуских (литвинских) князей Януша и Богуслава Радзивиллов, которых знаменитый польский писатель изображает в романе «Потоп» поляками-предателями, а К. Тарасов даже называет Януша вампиром. Но тогда вампирами нужно назвать всех главнокомандующих тех времен. Да и можно ли было в те годы без жестокости подавить восстание, которое отличалось лютой беспощадностью по отношению к мирному населению Речи Посполитой?

Пусть «Потоп» Г. Сенкевича и является полностью художественным произведением, но ту роль, которую выделил Радзи-виллам автор, почему-то приняли за чистую монету многие зарубежные историки. И несмотря на то, что польские историки продолжали повторять, что «Потоп» — все-таки произведение вымышленное, с массой выдуманных сюжетов и героев, но, тем не менее, и сейчас на «Потоп» многие смотрят как чуть ли не хрестоматию войны Польши со Швецией. М. Голденков описывает те войны, как скорее гражданские конфликты шляхты и дворянства, конфликты королевских дворов, а не войны между нациями и странами в современном нам понятии.