Книга Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл

Двое из дам-писательниц, часто посещавших Мур-парк, продолжали писать романы о дневниках. Джорджиана Крек, с которой спорил Дарвин, издала в 1860 году «Мой первый дневник». Роман начинается с того, что дядя одиннадцатилетней рассказчицы дарит ей дневник в алом переплете, посвящая тем самым в мир взрослых. Побудив ее записывать свои мысли и чувства, он стремится читать ее записи. «Дядя Роберт… пытался подглядывать через мое плечо, чтобы увидеть, что я пишу, но я ему не позволила и захлопнула книжку, и тогда он попробовал отнять ее у меня, но я держала крепко, и у него ничего не вышло, и мы так над этим смеялись». Дина Мьюлок (позднее вышедшая замуж за двоюродного брата мисс Крэк — Джорджа Лилли Крэка, мужчину на пятнадцать лет ее моложе) написала «Жизнь за жизнь» (1859), «двойной дневник», в котором чередуются повествования женщины и врача, в которого она влюбляется. В конце романа новый муж этой женщины уговаривает ее выбросить дневник в море, но она не может решиться: «Это казалось мне все равно что бросить маленького ребенка в сию “бушующую и блуждающую могилу”».

Уилки Коллинз уже использовал тайные дневники как связующее звено для своих историй, а в «Женщину в белом» (1860) он включил сцену с обнаружением дневника: когда Мэриан Голкомб лежит в бреду в лихорадке, граф Фоско открывает ее дневник и читает о ее ненависти к нему. В «Армадэле» (1866) Коллинз поднял вопрос о том, почему женщина сохраняет записи о своих темных делах. «Почему я вообще веду дневник? — спрашивает преступная героиня романа Лидия Гуилт. — Почему умный вор хранил недавно (было в английской газете) свое же собственное обличение в виде записи всего, что наворовал? Почему мы не в полной мере пользуемся разумом во всем, что делаем? Почему я не всегда начеку и постоянно себе противоречу, как безнравственный персонаж в романе? Почему? Почему? Почему? Мне наплевать почему!.. Есть причина, до которой никто не может доискаться — включая меня».

На задумчивой, мечтательной, неудовлетворенной жене держались «чувствительные романы» 1860-х. «Любопытно, — заметил Энеас Суитленд Даллес в «Веселой науке» (1866), — что одним из самых ранних результатов возросшего женского влияния в нашей литературе стала демонстрация того, что в женщинах наиболее неженственно». Дина Мьюлок защищала книги о «погибших женщинах»: лучше читать подобные истории, утверждала она, чем «навсегда запутаться в складках шелковой лжи».

Многие из несчастливых героинь тех романов мечтали просто уйти от реальности, но бестселлер миссис Генри Вуд «Ист-Линн», печатавшийся с продолжением между 1860 и 1861 годами, представил тревожаще симпатичный портрет жены, действовавшей в соответствии со своими адюльтерными желаниями. Леди Изабел Карлейль, выйдя замуж за сельского адвоката, все больше влюбляется в «обворожительного» молодого человека, свое желание к которому может подавить не больше, «чем может подавить свое чувство существования». Разлученная с объектом своей страсти, «она испытала печальное ощущение апатии, словно все, кого она любила в этом мире, умерли, оставив ее живой и одинокой. Это была болезненная подавленность, эта пустота в ее сердце, проявлявшаяся со всей остротой своей силы». Леди Изабел терзают сны: «О, эти сны! Как больно было пробуждаться от них, больно из-за несоответствия их реальности и в равной степени больно для ее совести, пытавшейся следовать тому, что правильно». Она изменяет своему мужу в Булони-сюр-Мер. Узнав о ее неверности, он с ней разводится. Всю оставшуюся жизнь ее преследует тоска по детям.

Генри Робинсон был взбешен вердиктом Суда по бракоразводным и семейным делам: процесс оставил его с пустым карманом, униженного и обремененного женой, которая, как все теперь знали, его презирала. Впечатление, которое произвели на него ее дневники, никогда, сказал он, не изменится: он всегда будет считать, что Изабелла совершила прелюбодеяние или по крайней мере была «прелюбодейкой в душе»[120]. По-прежнему подавая, словно одержимый, свои иски, он обратился в 1859 году в палату лордов, чтобы опровергнуть решение суда, но через два года вынужден был отступиться, потому что не мог позволить себе расходы — предполагаемые четыреста — пятьсот фунтов стерлингов — на копирование судебных бумаг и новое копирование дневника. Когда его обязали возместить издержки Изабеллы на прекращенное дело, он воспротивился. Его положение, заявил он апелляционному комитету, было «крайне трудным», его дело в Вест-Индии понесло тяжелые потери в связи с гражданской войной в Северной Америке.

Скандал вызвал отчуждение между Изабеллой и ее матерью и друзьями. Вскоре после обнаружения ее дневника в 1856 году Бриджит Уокер написала завещание, в котором оставила свои маленькие личные средства (менее двух тысяч фунтов стерлингов) своим сыновья Фредерику и Кристиану и младшей дочери Джулии, жене Альберта Робинсона. Изабелла в завещании упомянута не была. В начале 1859 года Бриджит написала юному сыну Кристиану письмо, в котором подчеркивала важность ограничения интеллектуального дерзновения верой: «Маленькие дети и их добрые учителя должны изо всех сил стараться учить и учиться, но не должны забывать молить своего Небесного Отца благословить их труды». Когда в мае того же года Бриджит умерла, имение Эшфорд-корт согласно ее завещанию перешло к Фредерику. В дальнейшем на его долю, как доверительному собственнику и юридическому представителю Изабеллы, выпало сразиться с Генри от ее имени. Фредерик подал в Канцлерский суд иск о возвращении акций железнодорожной компании, которые Генри купил на деньги Изабеллы. Генри в ответ настаивал, что Изабелла согласилась на покупку акций и управление ими по доверенности для их сыновей.

В свой крохотный съемный коттедж в Рейгейте Изабелла пустила двух жильцов: Джозефа Хамфри, местного плотника тридцати с лишним лет, и Эмили Лукрецию Райт, четырехлетнюю девочку, родители и братья которой жили по соседству. Таким образом Изабелла получала небольшой дополнительный доход, а также общество молодого мужчины и ребенка. В ответах на вопросы переписи 1861 года она указала себя вдовой и сбросила пять лет возраста. Она продолжала поддерживать Альфреда, хотя его часто не было дома — в начале шестидесятых он учился на морского инженера, сначала в Ливерпуле, а затем в Болтоне, Ланкашир. В 1860 году ее доход вырос на тридцать фунтов: она согласилась, чтобы Генри оставил себе железнодорожные акции, купленные на ее деньги, с условием перечисления ей дивидендов, но к 1861 году ей удалось выплатить только сто из шестисот тридцати шести фунтов, которые она задолжала за бракоразводный процесс.

В 1861 году Генри продал Балмор-Хаус и снял два владения в Лондоне: дом на Талбот-сквер в Мерилебоне, где на каникулах жили с ним Отуэй и Стенли, и контору на Парк-стрит, рядом с Гайд-парком, куда он нанял своего племянника Тома Уотерса.

В 1861 году, в шестнадцать лет, Отуэй оставил Тонбриджскую школу[121]и немедленно сбежал из отцовского дома к матери, в ее коттедж в Рейгейте. Генри пришел в ярость: «в разрез и в нарушение»[122]его пожеланий, сказал он, Изабелла «тайком оказывала влияние» на Отуэя и «склонила» мальчика к побегу. Альфред, заявил Генри, потворствовал побегу брата. Когда в марте 1862 года Отуэю исполнилось семнадцать лет, он обязан был по закону выбрать где жить. Он остался с матерью.