Книга Князь Олег - Василий Седугин

— Но в первую очередь ты — моя супруга! Значит, мы должны быть в одной упряжке!

— Ах, вот что! Раз мы супруги, то ты ожидал, что я стану прыгать от радости и бежать за тобой сломя голову!

— Никто тебя не заставляет. Можешь оставаться в своем княжестве и править на здоровье!

— И останусь!

Они разошлись в разные стороны и встали каждый перед своим окном. Долго и упорно молчали. Если бы кто-то из них ушел, второй не стал бы задерживать. Нашла коса на камень.

Первой успокоилась Зарена. Она и поняла, что надо уступать. Тихо подошла сзади, обняла его, приникла щекой к его спине.

Он попытался было отстраниться, но передумал, погладил ее ладонь.

— Мир? — спросила она заискивающе.

— Мир, — буркнул он в ответ.

— Надо идти к гостям.

— Будем собираться.

Она развернула его к себе и попросила притворно-жалостливым голосом:

— Давай задержимся немного…

Жесткие губы его тронула едва заметная усмешка.

— Это новый каприз или что-то серьезное?

— Серьезное. Очень серьезное, — подлизывалась она к нему…

Трясясь в крытой тележке по пыльной дороге в Киев, Олег думал про себя: «Да, всемогущая сила — любовь… Она ломает все преграды, заставляет людей совершать чудеса, идти на подвиги и необузданные поступки… Но есть другая, более всепоглощающая сила, которой нет равной во всем мире. Эта сила — власть! Власть, которая без жалости подминает под себя все, даже любовь!»

VIII

Важную роль в разгроме хазарского войска сыграла уличская конница. Уличи (угличи) жили в причерноморских степях по рекам Днестру и Пруту, были хорошими наездниками и ни в чем не уступали кочевникам, с которыми им приходилось вести постоянные войны. Олег щедро вознаградил уличского князя Одинца и твердо рассчитывал на его поддержку в дальнейшем.

Но однажды к нему во дворец пришел боярин Милад, худощавый, сгорбленный, с нелюдимым взглядом старик. Был Милад приближенным у Аскольда и Дира, не признал новой власти, заперся в своем тереме и не появлялся ни во дворце, ни в Боярской думе. Близкие нашептывали Олегу, что так дело оставлять нельзя, боярина следовало наказать, отнять у него земли, а может, и выслать куда-нибудь из столицы. Однако он медлил, сам не зная почему. И вот Милад сам явился во дворец.

Олег подумал, что боярин будет в чем-то оправдывать свое поведение, но тот повел речь сосем о другом. Едва поздоровавшись, он сказал неприятным скрипучим голосом:

— То, что ты, великий князь, так приласкал и одарил князя Одинца, я ничего против не имею, наверно так и надо поступать с верными слугами. Но я при Аскольде и Дире много лет пребывал на южных рубежах Руси, много дел имел и с уличами и с самим Одинцом и хорошо узнал это племя и его вождя. Так вот, нельзя ему верить до конца. Он никогда не держал своего слова, никогда не выполнял взятых на себя обязательств. Как ему выгодно, так и поступал. Мог обмануть и предать в любую минуту…

— Неужели могут быть такие племенные вожди? — удивился Олег.

— Вот он такой. При этом надо иметь в виду то, что уличи всегда были в стороне от Руси. Рядом с ними Черное море, через которое они торгуют зерном с дальними странами, имеют большой доход. Это главное занятие верхушки племени, их главный интерес. В остальном они служат и вашим и нашим. Поприжмут их хазары или мадьяры, они за помощью на Русь побегут. Если кто-нибудь побьет этих недругов, так они тут же стремятся отложиться от Руси, будто и не было никакой дружбы, не брали никаких обязательств.

Поблагодарил Олег боярина за важные сведения, и вскоре забыл про них. Вспомнить пришлось через несколько лет, когда Одинец вдруг отказался платить дань Киеву. Разузнал Олег о причинах такого поступка вождя уличей и выяснилось, что к этому времени он заключил договор с Хазарией, венграми и тиверцами, славянским племенем, жившим по соседству с уличами, и Русь стала не нужна. Смирись со своеволием одного племени, жди непослушания и от других, все только и глядят, как бы поменьше заплатить или совсем избежать положенной дани. Прощать Одинца было нельзя.

Олег как всегда действовал решительно и быстро, собрал войско и обрушился на уличей. Он думал, что его нападение будет внезапным, но хитрый и осторожный Одинец, оказывается, пристально следил за каждым его шагом, начиная с выхода из столицы. Разъезды уличей встретили его уже при переходе через реку Рось и, маяча вдали, сопровождали до самого Днестра, пока войско Олега не стало переправляться на другой берег. В этот момент на него налетела конница противника, и вот тут Олег понял слабость своей рати: в ней мало было конницы, только великокняжеская дружина состояла из всадников, остальные воевали пешими; в уличском же войске основная масса воинов воевала на конях.

Они безнаказанно засыпали Олеговых воинов тучами стрел и тотчас исчезали в степи; за первой войной конников появлялась вторая, третья… И так без конца целый день, пока шла переправа.

Весна в этот год выдалась ранней, солнце давно согнало снег, а дождей не было. Степь лежала иссушенная, трава пожухла раньше времени, подножного корма не было (кроме дружины много лошадей было в обозе). Водоемы высохли, колодцы противник завалил разлагающимися трупами. Начался падеж животных, люди страдали от недостатка воды, настроение среди ратников падало день ото дня. Однако Олег гнал и гнал войско вперед, он стремился к решающему сражению, которое должно было поставить непокорное племя на колени.

Происходило странное. С утра до вечера войско русов окружали со всех сторон массы уличских всадников, они налетали на отдельные отряды, уничтожали зазевавшихся воинов, поражали их многочисленными стрелами и дротиками, но в битву не вступали, а у Олега не было достаточно конницы, чтобы сковать действия неприятеля и навязать ему свою волю. Уже прошли всю землю уличей, скоро Черное море, рать понесла большие потери, а надежды на успех не только не возрастали, а, наоборот, таяли с каждым днем. Воеводы хмуро поглядывали на Олега, не решаясь начать разговор, а он, посеревший от пыли, с суровым взглядом прищуренных глаз, упорно отмалчивался, будто знал что-то такое тайное и сокровенное, что приведет их к победе.

Но он молчал не потому, что скрывал какую-то загадку успеха, а про себя давно решил, что выиграть ему эту войну не удастся. Только упрямство и какая-то тайная надежда на счастливый случай толкали его вперед. Случай не представлялся, и Олег приказал повернуть назад. Как только это увидели уличи, напор их, кажется, удесятерился. Вскоре Олегу доложили, что к ним пришла помощь от тиверцев, которые до этого занимали выжидательную позицию. И он понял: его войско хотят уничтожить здесь, в междуречье Днестра и Прута, чтобы навсегда отвадить русов совершать походы к Черному морю. Приходилось думать о том, как вырваться из смертельной петли, которую набросили на его войско и его самого конница уличей и тиверцев.

Начались беспросветные дни отступления под испепеляющим июньским солнцем, при постоянных — до десятка в сутки — нападений противника. Воины к ним уже привыкли и с тупым и упрямым ожесточением при каждом наскоке становились в круг, закрывались огромными щитами, выставляли перед собой частокол из длинных копий и молча, встречали вражеских всадников. Короткая стычка, месиво тел и всадников, — и снова медленное движение на север. И так продолжалось до тех пор, пока не вышли к границе и не переправились на восточный берег Днестра. Здесь противник, наконец, отстал. Только половину своих бойцов привел Олег в Киев.