Книга Смерть на Параде Победы - Андрей Кузнецов

Конец тут мог быть всего один — головой в петлю. Хотелось попросить следователя Петра Ермолаевича, чтобы повешение заменили на расстрел, но все никак удобного случая не представлялось. Разницы, по большому счету, никакой, но смерть от пули считается более почетной. Да и выглядит она более эстетично, нежели дрыганье в петле. С другой стороны, с такой просьбой уместнее обращаться к судьям, но будет ли суд? По большому счету, никакого суда не требуется, потому что обвиняемый полностью признает свою вину, а другого наказания, кроме смертной казни для таких, как он, не предусмотрено. И обольщаться не стоит, потому что высшую меру социальной защиты Сергей Иннокентьевич Соловьев определенно заслужил. Одного подорванного партийного клуба в Ленинграде хватит для высшей меры. А была еще акция по устранению начальника ОГПУ в Петрозаводске, был Майкоп, где спецподразделение под командованием лейтенанта фон Фелькерзама, переодевшись в советскую форму, посеяла панику среди защитников города, в результате чего Майкоп был взят без боя… С одной стороны, эта акция сберегла много человеческих жизней, потому что Майкоп и так был бы взят, только с большими потерями с обеих сторон, а с другой… Гуманизмом тут не оправдаться, да и не было никакого гуманизма-то, да и оправдываться не хотелось. Хотелось только размышлять о том, как же все неоднозначно на белом свете.

Этим-то Сергей и занимался в перерывах между допросами — размышлял. Когда надоедало — читал, благо библиотека здесь была неплохая и книг выдавали сколько угодно. Весьма интересно было читать романы и повести про новую жизнь. Ясно, что в книгах все несколько приукрашено, насколько-то преувеличено, но все равно было интересно. Интересно и как-то созвучно после трех месяцев пребывания в Москве.

Жаль только, что покоя на душе не было. Лучше бы провести последние недели жизни умиротворенно, спокойно, готовясь ко встрече с вечностью. Увы, вместо этого терзали сомнения напополам с сожалениями, огорчало несовершенство бытия, свербело в потаенных глубинах желание пожить еще, чтобы наконец-то рассмотреть собственными глазами новую Россию. Не ту, которую потеряли, не ту, которую выдумали, а ту, настоящую, кусочек которой он уже успел увидеть. То был не страх смерти и не жажда жизни, а обостренное любопытство зрителя, который очень долго ждал возможности увидеть картину, дождался, купил билет, занял место в зале, увидел первые кадры, но… Но спустя пять минут изображение на экране исчезло, а киномеханик объявил, что аппарат сломался. Или как будто у тебя украли недочитанную книгу, которую ты только-только начал читать… Украли? Сам же ты ее у себя и украл! Винить некого. Что-что, а все решения в жизни принимались самостоятельно, никто их не навязывал и никто не препятствовал их принятию. Только мать однажды, в далеком двадцать седьмом, посмотрела в глаза и спросила: «А может не надо, Сережа?». Услышала в ответ по-мужски сдержанное: «Прости, поступить иначе я не могу» и больше никогда таких вопросов не задавала.

К следователю обычно вызывали во второй половине дня, после обеда, но в этот раз увели утром. Изменение привычного порядка немного озадачило. Идя по коридорам, Сергей гадал о том, что могло случиться. Просто так гадал, чтобы не скучно было идти. Пришел к выводу, что скорее всего его передали новому следователю, который предпочитает проводить допросы с утра пораньше, и сначала подумал, что не ошибся, — за другим столом в другом кабинете сидел незнакомый человек с майорскими погонами на плечах. Присмотревшись, Сергей узнал в нем Виктора, того самого, с которым познакомился в столовой. Он же — капитан Алтунин, то есть, уже не капитан, а майор.

— Хорошо выглядишь, — сказал Виктор, окидывая Сергея взглядом. — Как рука-то?

— Вы, гражданин майор, тоже неплохо выглядите, — ответил Сергей, обозначая дистанцию холодно-вежливым «вы», нечего панибратство разводить, не тот случай. — Рука в порядке, благодарю за заботу.

Рука действительно была в порядке, рана зажила без каких-либо осложнений, только свежий рубец время от времени зудел.

— Так мы же вроде на «ты» были! — притворился удивленным майор. — К чему ненужные церемонии? Я, как ты видишь, протокол не пишу, а просто хочу поговорить…

— По душам? — саркастически осведомился Сергей.

— По душам, — не моргнув глазом, подтвердил майор, пододвигая к Сергею пачку «Казбека», коробок спичек и металлическую пепельницу. — Закуривай, если хочешь. Я сам не курю, здоровье не позволяет, но люблю, когда рядом дымком пахнет. Сейчас нам еще чайку принесут…

Здоровье у майора на вид было отменным, даже легкий румянец на щеках присутствовал. «Все ясно, — подумал Сергей. — Чаек, папиросы, душевный разговор со старым знакомым… Интересно, когда здесь казнят? И где?»

Почему-то хотелось бы, чтобы казнили на рассвете и непременно во дворе. Чтобы была возможность вдохнуть напоследок свежего утреннего воздуха. Тридцать семь лет — хороший возраст. Успел пожить, называется. Пушкин тоже погиб в тридцать семь лет. Только он многое успел, Пушкин.

«Чайку» это было скромно сказано, потому что незнакомый сержант принес не только чай, но и снедь к нему — белый хлеб, настоящее сливочное масло, вазочку с вареньем.

— Малиновое, — сказал майор, указывая глазами на вазочку. — Лучше нет…

Сергей покосился на фуражку с малиновым околышем, лежавшую на столе, по правую руку от майора. Алтунин заметил это, но от комментариев воздержался.

Начинать разговор Алтунин не спешил. Неторопливо отхлебнул обжигающе горячего чаю, подавая пример, взял ломоть хлеба, намазал маслом и вареньем, надкусил разок. Сергей сидел, не притрагиваясь к угощению, и смотрел в потолок с таким напряженным интересом, словно пытался прочитать там свою судьбу. Алтунин собирался начать разговор издалека, но, поглядев на Сергея, решил действовать в лоб. Щелкнуть кнутом и сразу же показать пряник. Обойтись без кнута было бы нельзя, это выглядело бы ненатурально, по-детски, и отдавало бы скрытым подвохом. А подвохов на самом деле не было — Алтунин пришел с предложением о сотрудничестве.

— На три расстрела ты делов натворил, конечно, — сказал он, подпуская в голос нотку сочувствия, и сделал небольшую паузу.

— Не пугай, — лениво огрызнулся Сергей. — Больше одного расстрела я все равно не переживу.

Переход на «ты» Алтунина порадовал — контакт, кажется, начинал устанавливаться.

— До расстрела можно и не доводить, — сказал он. — Мы живем по гуманным принципам и стараемся дать каждому возможность искупить свою вину. Если, конечно, человек хочет искупить и может это сделать. Бывшему генералу Власову и прочим предателям мы такой возможности не представляем, потому что предателям веры нет. А вот таким, как ты…

— А я, выходит, не предатель? — наигранно удивился Сергей. — Тогда зачем меня здесь держат?

— Ты дурочку-то не ломай! — посоветовал Алтунин. — Я не сватать тебя пришел, чтобы передо мной выкаблучиваться! Хотя, в какой-то мере, это дело напоминает сватовство. Но выкаблучиваться все равно не надо! Ты не предатель, а враг! Ну, с моей точки зрения и с точки зрении некоторых товарищей, — бывший враг, потому что вину свою ты уже начал искупать, сделал первый шаг. Тебе дают возможность сделать…