Книга Деревянное море - Джонатан Кэрролл

— Погодите, доктор. Это начальник полиции Маккейб. Он должен услышать все сначала.

— В чем дело, Билл?

— Шеф, это доктор Шеллбергер. Брунгильда Шеллбергер. — Он приподнял бровь — самую малость, — но мне все сразу стало ясно.

— Здравствуйте, доктор, что здесь происходит?

— Белый мужчина по имени Джон Петанглс был доставлен к нам полчаса назад с огнестрельными ранениями живота и бедра.

Я смотрел на Билла, но слышал собственный голос: ничего, мол, Джонни, последи за Казом де Флооном, а эта сволочь всего за несколькими минутами раньше пристрелила Джи-Джи и Олд-вертью.

— Дайте на все посты ориентировку: белый мужчина, возраст около шестидесяти, одет в пестрый спортивный костюм. Рост примерно пять футов и девять дюймов, вес приблизительно… сто пятьдесят фунтов. Или немного меньше.

Билл записывал мои слова в блокнот, время от времени поднимая на меня изумленный взгляд.

— Откуда тебе все это известно, шеф?

— Делай, что сказано, Билл. Как Джонни?

— Неважно. Его как раз оперируют.

— Что скажете, доктор?

Она повертела рукой туда-сюда.

— Трудно сказать что-то определенное до окончания операции.

— Кто этот тип, Фрэнни? Откуда ты знаешь, кого надо искать?

— Потом скажу. Сейчас мне нужно найти здешнего фельдшера по имени Барри.

— Барри? — переспросила доктор Шелленбергер. — У нас в больнице такого нет.

— Меня это не удивляет, — сказал я, прежде чем уйти.

Джордж и Паулина сидели в зале для посетителей, взявшись за руки. От этой картинки у меня все внутри перевернулось. Эти двое так много для меня значили. Мне осталось провести с ними еще каких-то несколько дней, а потом я их потеряю. Джорджа, Паулину, Магду, Крейнс-Вью… мою жизнь. Как можно добраться до берега на волне такой мысли и не сорваться в пучину? Через несколько дней твоя жизнь закончится.

— Как она, Фрэнни? Она ведь поправится, да?

— Да, думаю, да. Надеюсь. Они говорят, все вроде не так уж плохо. Но нужно дождаться результата анализов. Паулина, побудешь здесь, пока я поговорю с Джорджем, ладно? Всего минут пять, не больше.

Она вцепилась мне в руку.

— Ты что-то скрываешь, да? Что-то насчет мамы?

— Да нет, нет, ничего подобного. Поверь. Просто мне надо обсудить с Джорджем кое-какие дела…

— Не обманывай меня, Фрэнни. Пожалуйста. Я знаю, ты считаешь, что я еще маленькая…

— Это неправда, Паулина. Магда твоя мать. И если бы я знал, что ее дела плохи, то от тебя не стал бы скрывать. Зачем, по-твоему, я бы стал это делать?

— Потому что ты меня считаешь малым ребенком и…

У меня оставалось так мало времени, что я обязательно должен был разобраться с Паулиной хотя бы в этом. Я взял ее за руки и притянул к себе, так что мы оказались почти нос к носу.

— Я вовсе так не считаю. Я чертовски тобой горжусь и уверен, что ты обязательно будешь победителем — ты ведь сказала об этом недавно в гараже.

Больше мне ничего не приходило в голову, а сказать нужно было так много, потому что все это кипело во мне и осаждалось глыбой льда — да, кипело и обращалось в лед одновременно. Сочетание совершенно невероятное, но со мной происходило именно это.

Жизнь — это только противоречия и умение приноравливаться к ним. Я хотел сказать этой умненькой, наивной девочке, чтобы она помолчала и послушала — я расскажу тебе, чему успел научиться, и, может, ты сумеешь этим воспользоваться. И в то же время я ничего ей не хотел говорить, и пусть себе живет в своем серебристом мыльном пузыре невинности до самого последнего момента, до тех пор, пока тот не лопнет и она не свалится на землю — гораздо более жесткую, чем она себе представляла.

— Послушай… — Но тут настала ее очередь поддерживать меня, потому что я совершенно расклеился, не смог больше сказать ничего и заплакал.

— Ты меня обманываешь, Фрэнни? Ты поэтому плачешь? Ты меня обманываешь насчет мамы?

Ее голос был нежным и мягким, как кашемир. Он задавал вопросы и в то же время успокаивал. В нем не было даже намека на осуждение. Я не сержусь, даже если ты мне соврал, я не сержусь. Я тебя прощаю и не выпущу из своих объятий, пока ты не успокоишься. Я до сегодняшнего утра и не подозревал таких качеств в этой девочке. Все они обнаружили себя как-то сразу. Сексуальная Паулина, Паулина Флиртующая. Снисходительная, Понимающая… Почему я не замечал в ней этого прежде? Почему я не потрудился узнать ее как следует?

— Ты мной довольна, Паулина? Я тебе был хорошим отчимом?

— Ну да. Конечно да. А почему ты спрашиваешь? Что случилось?

— Просто хотел узнать. Мне это очень нужно. С твоей мамой все в порядке. Клянусь, я передал тебе все, что они мне сказали. Дело совсем не в этом; просто я хотел узнать, не очень ли я тебя терроризировал.

Губы улыбнулись едва заметной улыбкой.

— Не очень. Когда мы сидели в гараже и разговаривали, я поняла, что так тебя люблю! С тобой я чувствовала, что мои слова вовсе не глупые и не идиотские. С тобой я себя почувствовала нормальной.

Мы обнялись. Мы обнялись, и я почувствовал слезы на своих щеках и тепло ее хрупкого тела.

— Не надо быть нормальной, Паулина. Даже не пытайся быть нормальной, потому что это первый признак неизлечимой болезни. Как только почувствуешь потребность быть нормальной, немедленно прими противоядие.

— И что же это за противоядие?

Мне ужасно захотелось сказать что-нибудь глубокомысленное и в то же время остроумное, чтобы она запомнила до конца своих дней. Но в голову только и пришло, что:

— Просто старайся жить своей жизнью, Паулина, и пусть никакая нормальность не притворяется тобой.

К нам подошла Изабелла Закридес — подписать бумаги. Она спросила, с кем из нас можно переговорить о состоянии Магды. Я взглядом спросил ее, есть ли какие-то новости. Она так же безмолвно ответила, что нет, ничего, просто надо выполнить формальности. Тогда я сказал, чтобы она поговорила с Паулиной, и лицо у девушки засияло от счастья и благодарности.

— Вы мне подробно расскажете, что с мамой?

— Конечно, Паулина. Давай-ка присядем, и я тебе расскажу абсолютно все.

Выйдя из больницы, я сказал Джорджу, что случилось с Джонни и что это наверняка дело рук Флоона. Еще я рассказал ему о том, что происходило между мной и Барри. Когда я закончил, на Джордже просто лица не было.

— Переварить такое, Фрэнни, все равно что проглотить индюшку целиком. Я потрясен. Что ты теперь собираешься делать?

— Я хотел разыскать Барри и задать ему несколько вопросов, но он исчез. У меня такое чувство, что, когда надо будет, парень снова объявится. А тем временем я должен позаботиться, чтобы этот подонок Флоон не шлялся здесь с пистолетом. Он уже подстрелил двоих людей и пса, а ведь еще и двенадцати нет.