Книга Везунчик Джим - Кингсли Эмис

Кристина склонилась над блюдцем — с какой тщательностью расчесаны ее волосы! — и принялась тушить окурок.

— Мне кажется, ты устроил много шума из ничего. Та малость, что произошла между нами, не стоит этакой тирады. — Она говорила не поднимая головы.

— Пожалуй, но разве можно судить…

Теперь она встретила его взгляд, вспыхнула — и он замолчал на полуслове.

— По-моему, глупо так горячиться. — Определенно у нее выговор кокни, едва уловимый, но все-таки; ему не послышалось. — Ты, похоже, вообразил, будто что-то доказал этой своей тирадой. Разумеется, мы это делаем, но ты говорил так, будто мы только это и делаем. А ты никогда не думал, что люди совершают поступки потому, что хотят их совершать, потому, что хотят как лучше? Ты вот обозвал стремление сделать как лучше трусостью и липкой осторожностью — не понимаю зачем. Чего ты добился? Порой поступать по правилам тяжело — но не бессмысленно. Из твоих слов я поняла, что ты считаешь, будто я сплю с Бертраном. И вот что я тебе скажу: если так, то ты совсем женщин не знаешь. Неудивительно, что у тебя не клеится, при таких-то подозрениях. Ты из тех мужчин, которым быть счастливыми не грозит, хоть из кожи вылези. А теперь, Джим, я, пожалуй, пойду — не вижу смысла в дальнейшей…

— Нет, не уходи, — почти вскрикнул Диксон. События развивались для него слишком быстро. — Не сердись. Побудь еще.

— Я не сержусь. Просто устала.

— Я тоже.

— Четыре шиллинга, — объявил Диксону официант. Судя по голосу, раздавшемуся впервые, за щекой у него таяла тянучка.

Диксон пошарил по карманам и дал две полкроны. Хорошо, что официант встрял — можно восстановить эмоциональное равновесие. Когда они остались одни, Диксон спросил:

— Так мы еще увидимся?

— Один раз — обязательно. Я приду к тебе на лекцию. То есть сначала к ректору на херес, а потом на лекцию.

— Ох, Кристина, может, не надо? Скука же смертная будет.

— Дядю Джулиуса позвал ректор — видно, застал врасплох, вот дядя и согласился. А теперь хочет, чтобы я с ним пошла. Скрасишь, говорит, мероприятие.

— Странно.

— Дядя очень хочет с тобой встретиться.

— Со мной? С чего бы это? Я же ему двух слов не сказал.

— Вот и он так говорит: Диксон мне двух слов не сказал. Только не спрашивай, что он имеет в виду.

— Значит, в любом случае я хоть издали на тебя посмотрю. Очень хорошо.

Кристина внезапно сменила тон:

— Что хорошего? Что, Джим? Я, значит, буду, как пай-девочка, мило беседовать с Бертраном, и дядей Джулиусом, и со всей компанией? Куда уж лучше. Прямо-таки повеселюсь от души. Это же… это же невыносимо. — Она поднялась, Диксон тоже. Сказать ему было нечего. — Все, хватит. На этот раз я ухожу. Спасибо за чай.

— Кристина, дай мне адрес.

Она смотрела с презрением, карие глаза под темными бровями округлились.

— Это еще зачем? Ты что задумал?

— Ничего. Просто тогда у меня будет иллюзия, что мы еще встретимся.

— Не нужна тебе такая иллюзия. — Кристина поспешила прочь, даже в дверях не оглянулась.

Диксон снова сел, выкурил еще одну сигарету, допил остывший чай. Ему и не снилось, что человек, столь детально выполнивший задуманное, может столь жестоко терзаться ощущением полного провала и тотальной тщеты. На секунду прикинул: будь у Кристины внешность Маргарет, и наоборот, ему бы сейчас не было так тошно. Пустое предположение: Маргарет с лицом и фигурой Кристины никогда не стала бы Маргарет. Логический вывод? Пожалуйста: Кристине просто повезло родиться такой лапочкой. Куда ни кинь, всюду нужно везение; чуть побольше везения — и Диксон мигом перевел бы свою жизнь на соседний путь, на путь, нарочно проложенный, чтобы уехать от себя самого. Диксона передернуло; он подскочил — с минуты на минуту начнется встреча с приглашенными экзаменаторами. Стараясь абстрагироваться от мысли, что там будет и Маргарет, Диксон вышел из зала, но вернулся. Официант подпирал стенку.

— Сдачу можно получить?

— Какую сдачу?

— Обыкновенную. Которая мне причитается.

— Вы дали мне пять шиллингов.

— Да. А счет был на четыре шиллинга. Верните шиллинг.

— Я думал, это мои чаевые.

— Я тоже так думал; теперь думаю иначе. Отдайте шиллинг.

Официант не дрогнул, не сунул руку в карман, только прочавкал:

— Большинство посетителей дают мне чаевые.

— Большинство посетителей надавали бы тебе по заднице. Не вернешь шиллинг через пять секунд — позову управляющего.

Четыре секунды спустя, с шиллингом в кармане, Диксон выходил на солнечный свет.

Глава 20

«Итак, какие же практические выводы следуют из всего вышесказанного? Можно ли затормозить, а то и вовсе остановить процесс, мною описанный? Поверьте, леди и джентльмены, каждый из нас способен внести свою лепту. Каждый может принять свое маленькое решение, каждый может протестовать против внедрения промышленных стандартов, против уродливых предметов мебели, против штампованной посуды. Каждый может сказать свое «нет» чуждой нам архитектуре; восстать против угрожающего засилья громкоговорителей, которые в общественных местах транслируют развлекательные радиопрограммы. Всего одно слово от каждого из нас — и «желтая пресса» умерит размах, и сократятся тиражи так называемых бестселлеров, и будут упразднены музыкальные автоматы. Одно слово от каждого из нас, и возродится дух сельской общины — самого гуманного, самого близкого к природе человеческого института. Только так, только посредством слова — и пусть воздействие его, отдельно взятого, будет ничтожно, — слова в защиту наших традиций, нашего общего наследия, в защиту всего, что мы потеряли, но что можем вновь обрести, — только посредством слова мы возродим нашу милую Англию».

Бормоча что-то трехэтажное, Диксон поднялся из-за стола, за которым родил вышеприведенный абзац, и долго и со вкусом имитировал шимпанзе. Одну руку он согнул в локте и заскреб подмышку. Другую вывернул так, чтобы предплечье терлось о темя, сгорбился, раскачался на полусогнутых, задвигал плечищами, оперся о кровать и совершил несколько прыжков на нее, сопровождая действия чем-то нечленораздельным, но оптимистическим. Появление Бертрана так скоро последовало за его же стуком в дверь, что Диксон едва успел закрыть рот и выпрямиться.

Бертран уставился на Диксона из-под синего берета.

— Чего это вы на кровати стоите?

— Да вот, думаю, может, подрасту. По-вашему, не получится?

— Слезайте и прекратите паясничать. Я пришел поговорить, и в ваших интересах сосредоточить внимание на мне. — Состояние Бертрана подходило под определение «сдержанное бешенство». Он шумно дышал; впрочем, такой эффект могли произвести два лестничных пролета, преодоленные в быстром темпе.