Книга Записки санитара морга - Артемий Ульянов

– Самое время в реанимацию обращаться. Подключичную ему сделают, да и все, – пытался образумить я ее.

– Сашка Бажова приходила уже. Поставила так же, как и мы, – на минуту. Пока его кололи, вены совсем попрятались. Тёмка, давай бегом к нам, я тебя просто умоляю. А то мы уже даже в вену попасть не можем.

– Так, может, надо было не Бажову звать, а в реанимацию его сдавать. А, Галь?

– Сдадим, – вдруг подозрительно легко согласилась Галя. – Вот ты сначала попробуешь, а уж если не выйдет, тогда… Так что давай уже бегом, я очень жду.

– Ладно, сейчас буду, – пообещал я, тяжело плюхнувшись на стул рядом с телефоном. Я чувствовал себя каким-то легким, совершенно опустошенным, словно кто-то сноровисто избавил меня от органокомплекса, опустошив каркас. Гальке отказать я не мог, а потому надел белый докторский халат, готовый идти в терапию.

Поднявшись на пятый этаж, свернул в синий коридор, попав в первое терапевтическое отделение. Галька уже ждала меня, сидя на посту.

– Ну, наконец-то! – всплеснула она руками, проворно двигаясь навстречу. Решительно схватив меня под руку, поволокла в другой конец отделения, шепча: – Тёмыч, тут ситуация непростая. Рядом с этим дедулей его мать сидит. Она очень против реанимации. Боится ее как огня.

– Ну, может, и не зря, – сказал я, вспоминая случай с Плохотнюком.

– Боится, что если их с сыном разлучат, то он тут же умрет без ее ухода. А в реанимацию вместе с ним она не попадет, нельзя ведь, – быстро шипела Галя, иногда заглядывая мне в глаза. – Так она сидит с ним рядом, ему капельницу ставить надо, а мы уже больше двух часов дырявим – и без толку. В общем, она переживает очень, ей уже хуже, чем сыну. Ты наша последняя надежда, Тёмыч. Ты только не ляпни, что из морга, понял? – предупредила она у входа в палату, вовремя спохватившись. – Павел Сергеевич его зовут, – напутствовала меня Галя, тайком крестя вслед.

Признаюсь, я шел к Павлу Сергеевичу Уткину с тяжелым сердцем. Он ждал меня, ведь ему была очень нужна капельница, а я еще не пробовал тыкать в бедолагу иголками. И теперь меня ждала и нервотрепка, круто замешанная на чувстве ответственности перед чужим живым человеком и его мамой. Они будут смотреть на санитара патанатомии так, как на нас никто никогда не смотрит. Как на спасителя. Они готовы увидеть его в любом, на кого им укажут. И мне придется тащить эту ношу, полную горя и рискованных надежд.

– Добрый вечер, – поздоровался я, заходя в двухместную палату, насквозь проплаканную и по-казенному уютную.

На одной из хирургических кроватей лежал мужчина неопределенного возраста, с серым обвисшим лицом, чуть живыми глазами и тонкими, беспомощными руками. Они были украшены застаревшими синяками от бесконечных внутривенных вливаний, удачных и не удачных. Рядом на стуле сидела древняя старушка. Она держала его за руку. Увидев меня, поднялась, но руки сына так и не отпустила. С другой стороны от больного сидела Галькина напарница, которую я не знал. Вслед за мной в палату протиснулась и Галька.

– Вот, Раиса Митрофановна, это один из лучших специалистов в клинике, – приглушенно затараторила она.

– Я вас очень прошу, – задрожала плачущим голосом старушка, но не смогла закончить, бессильно закрыв лицо руками и опустившись на стул.

– Сейчас посмотрим, что там, – постарался я ответить уверенным голосом.

Получилось неубедительно. Из моих слов выходило, что посмотреть готов, но ничего другого не обещаю. Галькина напарница разложила на вафельном полотенце жгут, катетер капельницы и ватку, так обильно смоченную спиртом, будто вся надежда была именно на спирт. Старушка продолжала плакать, тихонько спазматично всхлипывая. «Так ничего у меня не выйдет, – понял я, решив действовать твердо. – Раз я такой офигенный специалист… значит, мне можно». А вслух сказал:

– Так, попрошу всех, кроме медсестры, выйти из палаты.

Старушка опустила руки, подняв на меня испуганное лицо, залитое слезами.

– Я жду, – твердо произнес я. На помощь пришла Галка. Лепеча что-то успокаивающее, вывела Раису Митрофановну за порог.

– Ну, тут делать нечего, – вынес я приговор, глядя на синяки Уткина, разлитые по внутренним сторонам рук. Аккуратно перетянув жгутом ногу пациента чуть выше стопы, немного подождал. – Так, и тут бесполезно, – признался, тяжело вздыхая. В палату вернулась Галка, сдав бабульку в надежные руки.

– И чего скажешь? – спросила с надрывом в голосе.

– Есть только один вариант. Может, и получится. Но не факт, – честно признался я.

– Куда? – почти хором спросили медсестры.

– По английской традиции.

– Тёмыч, это как? – не унималась Галка.

– Да вот как, – сказал я, накладывая жгут на десять – двенадцать сантиметров выше кисти больного.

– Павел Сергеевич, поработайте кулачком, пожалуйста, – попросила его Галя. Он сделал несколько вялых движений кистью и расслабил руку. Но я уже и без его помощи видел вену. Она прекрасно прощупывалась, хоть и была еле заметна. Смазав место инъекции обильно сочащейся спиртовой ваткой, мысленно перекрестился.

– Павел Сергеевич, сейчас сильно сожмите кулак и держите, – громко и даже немного агрессивно попросил я пациента. Похлопав по вене рукой, прижал ее сверху большим пальцем, не глядя, взял из рук сестры иглу внутривенного катетера и, положив на вену срезом вверх, плавным движением вогнал ее внутрь. Сняв колпачок с катетера, увидел, как из него засочилась темная венозная кровь, сбегая жирной каплей по руке больного. Закрыв катетер колпачком и надежно закрепив его пластырем, облегченно вздохнул, утерев пот со лба.

– Поздравляю всех, мы в вене, – осторожно произнес я, боясь сглазить удачу.

Пока все шло просто идеально. Но главный результат был впереди. Как долго будет капать раствор? Или вена затромбуется через минуту, как это было раньше?

– Позвоните мне, скажете, как идет, – попросил сестер, выходя из палаты. И обреченно добавил: – Если чего – опять приду.

Выслушав полный парадный набор Галкиных восторгов, поспешил убраться в Царство мертвых, ведь перевозка могла заявиться в любую минуту.

По подвальному коридору бежал почти бегом, а потому до отделения добрался мигом. Перевозки у дверей не было, и я завалился на диван перед телевизором, думая, как там дела у Павла Сергеевича. «Зря я опять прийти пообещал. Если у него и в кисти катетер затромбуется, я уже вряд ли чем-нибудь помогу. И кто меня за язык дернул», – вяло ругал я себя, щелкая каналами.

А час спустя моя гордость обрела второе дыхание. Звонила Галка в состоянии восторженного припадка. Сказала, что за три с лишним часа никаких тромбов, капельницы работают, и мужику этому легче. «Темка, ты волшебник, ей-богу!» – восхищенно тараторила она в трубку. «Ведь никто же не смог, а ты взял – да сделал! С первого раза!» Скромно сказав, что мне просто повезло, я кое-как прервал ее восторги, наврав, что ко мне приехала перевозка. Положив трубку, я, весьма довольный собой, вернулся в «двенашку». Чувствуя, как вязкая дремота подкрадывается ко мне, гадал, что же приснится мне сегодня. И снова возвращался к вчерашней ночи, подарившей мне необъяснимую встречу с загадочной старухой. Вспоминая детали нашего диалога, пытался понять, мог ли я сам зачать все это в своем уставшем мозгу. «Взять хотя бы ее речь», – шептал я, глядя сквозь телевизор. «Она ведь очень странно говорила. Неужели ее речь я придумал? – спрашивал я себя. – Или бабка создана вне меня. И действительно существует, хоть и не в физическом виде?»