Книга Последнее звено - Виталий Каплан

– Стучи-стучи, – подбежал ко мне Душан. – Скоро уже волна пойдет. Главное, не останавливайся и не бойся ничего, так надо.

…Я даже не понял, что услышал раньше – топот копыт или звук струны. Просто в какой-то момент вдруг осознал, что, кроме звона кузнечиков, есть и что-то еще. Какой-то далекий мерный гул… то ли лязг пролетающей электрички, то ли тарахтение завязшего в глине трактора. Хотя какие здесь трактора…

Но тракторно-электричковый звук накатывался издали. А вблизи – вблизи было что-то иное. Может, даже и не звук. Что-то большее, чем звук, – я чувствовал его не только ушами, но и кожей спины, и пальцами ног… и даже зубы заныли, мои идеально здоровые, незнакомые с бормашиной зубы…

Продолжая колотить палкой по катушке, я попытался разглядеть струну. И не увидел. Вместо черной, в миллиметр толщиной проволоки – просто едва различимое дрожание воздуха, зыбкая рябь. Это что же, от нашего с Авдием стука она в такой резонанс вошла? И толку с ее резонанса?

Чуть позже я увидел степняков. Где-то далеко, у горизонта, – темная дымка. Полное ощущение, будто там сосновый лес, полный грибов и ягод.

Еще несколько минут – и стало очевидным: лес далеко не сосновый и все его грибочки с ягодками более чем ядовиты.

Волна степняков летела на нас. Пока еще неразличимы были их фигуры, пока это еще была однородная масса – но она все более ускорялась, в тракторном тарахтении отчетливо прорезались чьи-то визги, конское ржание, дробный перестук копыт.

Вот тут-то наконец и пришел страх – как опоздавший на день рождения гость, когда почти все вино выпито, доеден торт и остались только какие-то жалкие ошметки от прежней закусочной роскоши. Но моему страху вполне хватило и этого. Липким студнем он скопился в желудке и тянул оттуда тонкие щупальца к мозгу и к сердцу. Только упорный, на автомате стук по катушке удерживал меня от настоящей паники.

Степняков, казалось, миллионы. Между мною и передним их краем – километра три, не больше. Минут через десять будут здесь. Просто проедутся по мне, сминая в кровавую кашу, и даже не заметят. Правда, между мною и ими черным зубом торчит крепость, но одним зубом такую орду не сгрызешь… Да они и штурмовать не станут, зачем это им? Обскачут справа и слева – и, вновь сомкнувшись в единый клин, ударят прямо по мне.

Три восьмых, две четверти с точкой… И что толку? Как это спасет? Вот уже можно различить отдельных всадников… на лезвиях копий и сабель резвятся синеватые солнечные зайчики…

А потом, тоже как-то незаметно, началось. Когда степняки стали огибать крепость, когда уже можно было различить их гортанные крики – что-то изменилось. Они приближались все с той же скоростью – но кони ржали уже как-то иначе. И всадники тоже кричали в какой-то иной тональности. Вот двое, точно не видя друг друга, столкнулись, один из них вылетел из седла, и осиротевший конь заметался, полетел куда глаза глядят… а глядели они почему-то на восток, откуда и катилась орда. Естественно, опять врезался в своих, опять кого-то сшиб. Кое-кто из степняков начал разворачивать коней, но задние напирали, и скоро образовалась куча-мала… А потом сталь лязгнула о сталь.

Да они же друг с другом рубятся, внезапно понял я. Они уже не различают, где свои, где чужие.

– Стучи! – черной молнии подобный, мелькнул передо мною Душан. – Волна слабнет, а задние все равно сквозь этих пройдут.

Я стучал. Страх ничуть не уменьшился, по-прежнему поганил все мои внутренности.

А конный строй степняков между тем сломался. Они еще приближались, но теперь это была беспорядочная толпа, какое-то истеричное броуновское движение. Ну прямо как в стихах, подумал я, сын учительницы литературы… Смешались в кучу кони, люди…

Из ворот крепости вылетел небольшой отряд конницы – всадников двадцать, как мне показалось. С копьями наперевес они помчались к этому коннолюдскому месиву, ударили копьями и, не выдирая их из пронзенных тел, тут же заработали саблями. Длинными и не такими кривыми, как у меня на поясе… специально для конного боя. Один в один – казачьи шашки…

Но что могут двадцать человек, если перед ними – многие тысячи? Да и не все степняки сошли с ума от непонятного ужаса. Вот кто-то уже выбирается из общей месиловки, обходит наших с боков… вот и тренькнули луки, и двоих атакующих сбросило с коней.

А потом из моря степняков вытекло несколько рек, те разбились на ручьи… и полились как раз в нашу сторону.

– Держись! – вынырнул из травы Душан. – Сейчас самое трудное "начнется. Волна слабеет… и близко слишком.

Я продолжал стучать – уже не очень понимая зачем. Просто въевшийся в мозги ритм не давал остановиться.

Ручьи степняков между тем распались на отдельные капли. И капли эти, в темных халатах и островерхих войлочных шапках, принялись рыскать в траве. Прямо как тараканы в поисках жратвы повкуснее.

Я как-то сразу понял, что самая вкусная для них жратва – это мы с нашими катушками. Перехватил палку в левую руку, правой сжал саблю… А, бесполезно. Ну, если повезет, одного порублю… остальные все равно сомнут. Да и повезет ли… Это тебе не Агафон с Прокопием… это настоящие бойцы…

Вновь появился Душан. Страшный, лицо совсем темное, глаза на выкате, обнаженный клинок в руке.

– Кончилась волна! – отчаянно крикнул он. – Кажись, Авдия прибили, не слышно его. Я туда, а ты стучи… Вдруг с одной стороны и сработает…

Ну как же, сработает. Меня вдруг осенило: струна колебалась только оттого, что мы с Авдием выбивали единый ритм и умудрялись делать это синхронно. Теперь, когда по второй катушке никто не стучит, все уже бессмысленно. Можно бросить бесполезную барабанную палку и бежать в травы. Или просто упасть на живот, закрыть голову руками – и будь что будет…

То есть ничего не будет. Ни Корсуни, ни острова, ни душановской дыры, ведущей в хороший город Санкт-Петербург. Стучи не стучи, беги не беги – все уже без толку. Первый бой – он же и последний. Да, преподнесла моя несуществующая линия сюрприз… в те самые сорок процентов и попал, о которых говорил Лукич.

А если все бесполезно – то зачем валяться? Умирать так с музыкой. Не с этим примитивным ритмом, для первоклашек в музыкалке. А вот как вам удар наших бивень… то есть бивней? Даром, что ли, топтался мамонт на наших с Колянам ушах? Пускай я идиот, пускай у меня сорвало крышу, но я это изображу… Да, знаю – нелепо, смешно, безрассудно. А уж безумно-то как. Но получите – съезд сорванных крыш.

Я как припадочный лупил палкой по катушке, выбивал из мертвого куска дерева настоящий рок-н-ролл. Вы думали, здесь он еще мертв? Хрена! Здесь он уже нет!

Не заметил я ни коня, грудью, как ледокол в Баренцевом море, раздвинувшего траву, ни хищного блеска сабли, звякнувшей о мою кольчужную шапочку. И уж тем более не услышал свиста стрелы, не пойми откуда взявшейся. Просто под многотонной конской тушей стало темно и жарко. А потом вообще ничего не стало.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Частные уроки

1