Книга Америка off… - Андрей Ерпылев

Мгновение, и две 907-килограммовые бомбы с лазерным наведением сошли с подвески. Краем глаза пилот видел, что ведомые также нанесли удар.

— Ну все, — довольно пробормотал Григорий, выравнивая самолет и заходя на круг для повторного удара по второстепенным целям. — Теперь пусть сбивают…

Блистер кабины на мгновение потемнел — сработала система поляризации, смягчающая вспышку разрыва, и майор Савенко увидел на месте складов разбухающее облако дыма и пыли, в котором что-то продолжало взрываться.

Увы, он сглазил. Тесное пространство кабины наполнилось тревожным звуком зуммера. Молчащие доселе РЛС противника ожили, и дисплей показывал ракетную атаку сразу с двух точек.

Поочередное мелодичное треньканье, и на дисплее возникли два квадрата — места пуска ракет. Одновременно самолет отстрелил серию инфракрасных обманок — ложных целей. По четыре на каждую зенитную ракету. Григорий резко опустил штурвал от себя и влево.

F/A-18E/F резко клюнул носом, сорвался на крыло и ушел вбок от несущейся с земли сверхзвуковой смерти.

Спустя мгновение пилот выровнял машину, обошел позицию зенитного комплекса с тыла и спикировал еще раз, помешав зенитчикам перезарядиться и произвести второй выстрел.

Две управляемые ракеты AGM-88 HARM разнесли то, что еще недавно представляло угрозу всему находящемуся в воздухе, «вдребезги пополам», как любил выражаться Гришин дедушка. Более полутонны взрывчатки уничтожили все живое и неживое в радиусе четверти километра.

Больше ничего не пиликало, и оставалось только сбросить остаток бомб на заводской поселок и железнодорожную станцию…

— Молодец! — раздалось в наушниках, и динамичная картинка превратилась в статичную. — Душевно отстрелялся, Гриня!

Тимофей Николаевич приоткрыл дверь тренажера и заглянул в кабину.

— Ну, ты… — повертел полковник Степанцов носом. — Будто вагон цемента разгрузил. Разве можно так напрягаться…

Рубаху Григория действительно можно было выжимать.

— Да ведь жарко тут, товарищ полковник. И управление у этой птички тяжеловато, не то что у наших «мигов»…

Кондиционер работал из рук вон плохо, как и большинство оборудования базы, собранного «на живую нитку».

— Ну, ты еще «сушку» закажи! — развел руками полковник. — Что дают, на том и работаем. Будут «миги» — на них будем летать, не будет — будем осваивать эти «хорнеты»… Ты посмотри, какую работу за какой-то месяц провернули, а ты — «миги», «миги»… Кстати, увлекаться индивидуализмом не стоит — вы команда. Жерома вон все-таки зацепили…

— Зацепили? А у меня ничего не отразилось — целехонек.

— Не бери в голову, это работа компьютерщиков. Ладно, вылезай из этой душегубки, Каравайчук уже заждался.

Григорий выкарабкался из тесной кабины тренажера, и духота ангара показалась ему лесной прохладой после парной, где он провел сорок пять минут. На его место по дюралевой лесенке тут же забрался капитан Каравайчук, по-простому Каравай, молодой, но довольно опытный пилот, успевший на своем недлинном веку повоевать в Нагорном Карабахе и еще где-то, о чем совсем не любил распространяться. Майор успел обменяться с ним мимолетным рукопожатием и от души посочувствовал парню, которому придется отрабатывать атаку в поистине тропической атмосфере. Про себя он поклялся перед следующей тренировкой поменьше пить и применить какой-нибудь зверский дезодорант. Хотя от аромата иного дезодоранта в такой каморке сомлеешь еще быстрее…

Насвистывая, он направился к выходу, расстегнувшись чуть ли не до пупа. Слава богу, нравы на базе царили более чем свободные и застегиваться наглухо никто не требовал. Например, начальник центра подготовки полковник Степанцов, за свою строевую жизнь износивший немало самых разнообразных хабэ, пэша[65]и т.п., не признавал ничего, кроме пестрых рубах-распашонок и шорт, благо температура в это время года мало способствовала ношению более строгой одежды. Служивые из местных, в основном аэродромная обслуга, в своих глухих черных мундирах, застегнутых на все пуговицы, не вызывали у северян ничего, кроме сострадания.

А вообще жизнь здесь была просто райская: службой особенно не донимали, справедливо полагая, что «ученого учить — только портить», а все боевые самолеты в мире различаются между собой не слишком разительно; кормили на убой; номера, вернее, бунгало на двоих-троих, были поистине царские. Природа же… Нет, суша особыми прелестями не баловала — морщинистые барханы до горизонта да хиленькая бесцветная растительность везде, где ее искусственно не поливают, но море… Безлюдные пески обрывались в удивительно синее море, коралловые рифы которого кишели разнообразными рыбками и прочими чудесами, которые можно было увидеть воочию, а не за стеклом телевизионного экрана, отойдя всего десяток метров от уреза воды — хочешь с удочкой, хочешь без. К тому же солнце палило так, что загореть дочерна, наверное, можно было, не снимая верхней одежды… Курорт, да и только! Ко всему прочему, общемусульманский запрет на спиртное на территории базы не действовал…

«Сейчас приму душ, перекушу трохи и — на риф! — мечтал Григорий, уже предвкушая, как забросит удочку поближе к примеченному им позавчера гроту в кораллах. — Фиг у меня сегодня тот толстяк сорвется!..»

«Толстяком» он прозвал здоровенную сине-желто-зеленую рыбину таких кислотных оттенков, что напоминала китайскую пластизолевую игрушку вроде тех, которые они с Надюхой покупали маленькому Даньке…

Воспоминание о жене и сыне, оставшихся где-то за тысячи верст отсюда, где уже, наверное, зарядили дожди, а за ними придут всегдашние хвори и простуды, несколько пригасило радужное настроение пилота. Но ведь в конце концов и запродал он на год свою душу вертким перекупщикам именно для того, чтобы вырваться из тисков нищеты, не отпускавших военного летчика уже больше пятнадцати лет, с того самого дня, как слетел с флагштока части красный флаг Родины и был поднят другой — пестрый, как матрас…

Наверное, нужно было тогда плюнуть на все, хватать в охапку жену с сынишкой и уезжать прочь из страны, так и не ставшей за эти годы родной. Многие товарищи так и сделали, уехали в Россию, где пусть немногим лучше живется защитникам, но, по крайней мере, не заставляют коверкать на новый лад родной язык, не обзывают за глаза обидным прозвищем и не малюют на тактических картах города с родными названиями синим вражеским цветом… Но ведь здесь немало летчиков и оттуда? Неужели права пословица про то, что «рыба ищет, где глубже, а человек…».

Настроение совсем упало, и уже не казалась привлекательной экзотическая рыбалка с таким клевом, будто там, внизу, кто-то, совсем как в старой комедии «Бриллиантовая рука», все нацепляет и нацепляет на крючок новых и новых ярких рыбешек…

«Пойду лучше в бар, — решил Григорий, — и врежу „по-русски“… Пусть потом Николаич стружку снимает!»

— Гришка! — раздался откуда-то сзади возбужденный голос нового корешка и соседа по бунгало Эдика Рогулина. — Там самолеты прибыли! Конец тренажерам! Побежали смотреть!..