Книга Где-то во времени - Ричард Матесон

– Я пришел, чтобы поговорить с вами, – сказал он. – Как мужчина с мужчиной.

Надеюсь, у меня на лице не слишком явно отразилось облегчение, которое я испытал, узнав, что мне не угрожает немедленная опасность быть застреленным.

– Хорошо, – сказал я тихо и спокойно, как и хотел.

Оказалось, слишком тихо.

– Что? – переспросил он.

– Хорошо, – повторил я.

Попытка говорить спокойно не удалась с самого начала.

Он пристально смотрел на меня, но не так, как смотрела Элиза. Его взгляд выражал скорее холодную подозрительность, чем открытое любопытство.

– Я хочу точно знать, кто вы такой, – сказал он. – Хочу точно знать, что вам надо.

– Меня зовут Ричард Кольер, – ответил я. – И мне ничего не надо. Получилось, что я…

Я умолк, услышав его презрительное фырканье.

– Не пытайтесь одурачить меня, сэр, – сказал он. – Ваше поведение может казаться непостижимым одной особе женского пола, но я-то все ясно вижу. Вы ищете выгоду.

– Выгоду?

Я уставился на него.

– Деньги, – прорычал он.

Он застал меня врасплох, и я расхохотался. Если бы мы сидели ближе, то получилось бы – прямо ему в лицо.

– Вы, наверное, шутите, – сказал я, понимая, разумеется, что он не шутит, но не найдя, что еще сказать.

Его лицо вновь окаменело, и у меня пропала охота смеяться.

– Предупреждаю вас, Кольер, – прогремел он. Клянусь, этот звук действительно напоминал гром. – Существует закон, и я не премину им воспользоваться.

Мне это начинало надоедать. Я чувствовал, что закипаю.

– Робинсон…

– Мистер Робинсон, – прервал меня он.

– Да. Разумеется, – сказал я. – Мистер Робинсон. Вы не понимаете, какую чепуху несете.

Он дернулся, словно я ударил его по лицу. И снова я почувствовал, что напрягаюсь. В тот момент я не сомневался, что он хочет меня ударить и, потеряв самообладание, наверняка попытается это сделать.

Не то чтобы меня это в тот момент волновало. По натуре я не драчун, и в жизни мне почти не приходилось драться. И все-таки я был определенно готов – как он выразился бы – «наброситься» на него в тот самый момент. Признаюсь, мной овладело почти непреодолимое желание расквасить ему нос. Наклонившись вперед на стуле, я сказал:

– Я бы предпочел обойтись без драки, Робинсон, но не сомневайтесь ни секунды, что я не уклонюсь от нее. Сейчас, если хотите знать, я с удовольствием думаю о том, как бы врезал вам. Вы мне не нравитесь. Вы – бандит, а я не люблю бандитов, совсем не люблю. Я выражаюсь ясно?

В тот момент мы готовы были вцепиться друг в друга. Как индюки, стояли мы друг против друга на поле предстоящей битвы. Потом его губы тронула самая презрительная улыбка из тех, что были мне когда-либо адресованы.

– Очень вы храбрый, когда вокруг много людей, – проронил он.

– Можем выйти на улицу, – быстро отреагировал я.

Господи, как мне хотелось его ударить! За всю жизнь не встречал человека, который вызывал во мне подобную враждебность.

К моему столу подошел официант, спрашивая, не собирается ли Робинсон ужинать со мной, и тем самым несколько разрядив обстановку.

– Нет, – ответил я. – Не собирается.

Уверен, это прозвучало более сухо, чем было необходимо. Официант, должно быть, подумал, что я им недоволен. И все же это лучшее, что можно было сделать в данных обстоятельствах.

Когда официант ушел, Робинсон заявил:

– Вам не удастся использовать мисс Маккенна для своей выгоды – это я вам обещаю.

– Вы совершенно правы, – ответил я. – Я и не собираюсь использовать ее для своей выгоды. Что, впрочем, совсем вас не касается.

Его лицо снова застыло, глаза холодно прищурились.

– Поговорим об условиях, – сказал он. – Назовите свою цену.

Я был настолько ошеломлен, что, невзирая на его грозный вид, опять не смог сдержать смех.

– Вы так ничего и не хотите понять, да? – сказал я, удивляясь этому человеку.

Он снова поразил меня, когда, вместо того чтобы рассердиться, холодно улыбнулся.

– Плохо сыграно, Кольер, – сказал он. – По крайней мере, теперь я знаю, что вы не безработный актер в поисках ангажемента.

Я недоверчиво хмыкнул.

– Ну вот, опять. – Я покачал головой. – Вы просто не понимаете. Не способны увидеть то, что прямо перед вами.

Очередная ледяная улыбка.

– Я вижу перед собой негодяя, – заявил он.

– Да-да, и мошенника, – добавил я, вспоминая слова Элизы. Я вздохнул. – Почему бы вам не встать и не убраться отсюда?

– Раз десять я уже натыкался на типов вроде вас, – сообщил он. – И всегда обходился с ними так, как они того заслуживали.

Я устало кивнул.

– Ну да.

В этот момент мой душевный настрой был нарушен. Меня опять настиг побочный эффект предвидения: вспомнив, как должен умереть этот человек, я испытал к нему неожиданный прилив жалости. Он утонет в ледяных водах Атлантики, так и не добившись любви женщины, которую, без сомнения, обожал. Как мог я ненавидеть его в такой ситуации?

Неожиданно – до этого момента я не считал его достаточно чувствительным – он заметил, как я переменился в лице, и это его смутило. С гневом противника он мог совладать, с нежданной жалостью – нет. Думаю, это его в некоторой степени напугало, ибо, когда он заговорил вновь, голос его утратил прежнюю твердость.

– Я сделаю так, что очень скоро она перестанет вас замечать. Можете не сомневаться.

– Мне жаль, мистер Робинсон, – сказал я.

Он проигнорировал мои слова.

– Если это не удастся, – заявил он, – уверяю вас, что не остановлюсь перед тем, чтобы ускорить вашу кончину.

Похоже, я потерял бдительность. Понадобилось добрых пятнадцать секунд, чтобы понять: он только что угрожал моей жизни.

– Как вам будет угодно, – отозвался я.

Нахмурившись, он резко отодвинул свой стул, едва не опрокинув его, встал, повернулся на каблуках и широкими шагами пошел прочь. Интересно, что он чувствовал в тот момент? Несмотря на его оскорбления, я все же испытывал к этому человеку жалость – еще одно проклятие писателя, наносящее урон такому простому инстинкту, как самосохранение. Тем не менее избежать этого было невозможно. Он любил Элизу так же сильно, как я, и любил гораздо дольше меня. Разве мог я этому не посочувствовать?

* * *

Была только половина восьмого, когда я вручил карточку человеку, стоящему у двери в Бальный зал, и меня провели к моему креслу в первом ряду. В зале было лишь несколько человек, так что у меня появилась возможность писать, не привлекая внимания. Теперь, закончив к этому моменту, я смог наконец осмотреться по сторонам.