Книга Болотная трава - Аркадий Адамов

Маленькие подслеповатые домики с мезонинами, балкончиками, булыжная горбатая мостовая с клочьями травы между камней, крошечные, заваленные сейчас грудами золотистой листвы дворики, — словом, чудом уцелевший осколок минувшего века в шумной бензиновой громаде современного города.

В конце концов Виталий отыскал и нужный ему дом, оказавшийся трёхэтажным, потемневшим от времени, с чугунными балкончиками, с какой-то давно осыпавшейся лепниной по фасаду, с маленькими мутными оконцами на первом, полуподвальном этаже и на третьем тоже, а вот на втором, явно когда-то «хозяйском», этаже окна были широкие, с красивым переплётом. Двери на фасадной стороне не было.

Виталий зашёл в тесный уютный дворик, заваленный, как и все, опавшей золотистой, но местами уже потемневшей листвой, с грустными берёзами и клёнами, кивавшими ему на ветру своими голыми ветвями.

На скамейке возле покосившегося дощатого стола сидели два старика, один в зимней шапке, другой в шляпе, опираясь руками на толстую суковатую палку. Прервав свой, как заметил Виталий, сердитый разговор, они сейчас с любопытством, один с нескрываемым, даже каким-то радостным, другой сдержанно и настороженно, смотрели на незнакомого длинного парня в плаще с растрёпанными ветром светлыми волосами, зашедшего в их дворик и чего-то тут ищущего. Заметив их взгляды, Виталий решил побеседовать со стариками. Было полезно собрать хоть какие-нибудь сведения о семье Гриши Сопкина, прежде чем встретиться с ним самим. Да и вообще старики были, кажется, расположены к разговору, а Виталий любил неторопливые, дружеские разговоры с незнакомыми, но симпатичными людьми. А оба старика его чем-то заинтересовали. Виталий ещё раз устало и неохотно огляделся, словно, и не рад был, что попал в этот двор, потом достал из кармана сигареты и не спеша направился к скамейке, где сидели старики.

— Доброго здоровья, — сказал он, подходя. — Огонька не найдётся случайно?

— Не дымим, — неожиданно звонким фальцетом бодро отозвался румяный, круглолицый старик в очках. — Давно бросили, сынок. Пожить ещё охота на этом свете, понимаешь. — И он хохотнул.

— Ну и ладно, — согласился Виталий. — Сам тоже здоровей буду. Зато посижу, если разрешите.

— Отчего же и не разрешить. Милости просим, — прохрипел другой старик, усатый, в тёмной шляпе, опиравшийся на палку, и посмотрел на Виталия строго, даже чуть подозрительно из-под лохматых бровей. — Неужто устали?

— Устать особо не устал, но, признаться, проискал ваш дом порядком, — усмехнулся Виталий. — Больно уж путаные переулки тут.

— Это точно, что и говорить, — весело подхватил круглолицый старик. — Слава богу, сейчас подшофе не возвращаемся, а то и сами иной раз дорогу не найдём.

— Ты, Сеня, скажешь, — недовольно проворчал старик в шляпе.

— А что? Мало мы, по правде говоря, выпивали? О-хо-хо! И что? Мне вот, если так сказать, за восьмой десяток перевалило. А хоть куда! Пульс даже не прощупывается. А почему? В городе долго не жил, хоть и москвич потомственный. Служба была исключительно на природе, в Сибири. Семнадцать лет и восемь месяцев.

— Ты бы лучше о своей службе помалкивал.

— Это почему такое? — заносчиво ответил круглолицый. — Меня высшие власти туда направили. И ордена давали. А я что, виноват, если уж так спросить? Что велели, то и делал. А сказали «уходи» я и ушёл. И партбилет унёс в целости. И пенсию вот получаю побольше твоей.

— А людей за что губил? — неуступчиво и сурово спросил другой.

Видно было, что спорили они на эту тему не раз и только что тоже.

— А я не губил. Они сами… Ну, какие условия были, понимать надо.

— Ты газеты, Сеня, читаешь? — неожиданно спросил старик в шляпе, спросил строго и устало, даже как-то сочувственно, по-прежнему тяжело опираясь на палку.

— Ну, читаю, — настороженно ответил круглолицый.

— Телеграмму вчера из Аргентины прочёл?

— Ну, не помню. Что такого? — с некоторым облегчением ответил Сеня, ожидавший, видимо, от газеты каких-то более неприятных сообщений.

Виталий невольно попробовал припомнить, что он такое прочёл вчера насчёт Аргентины, но тоже ничего особого на память не пришло.

— А там писали, — хмуро продолжал старик, — что к суду привлекаются, оказывается, генералы, которые во время недавней диктатуры там у них нарушали права человека и засадили за решётку всего-то несколько тысяч невиновных людей. Уразумел?

— А мне на неё наплевать, на Аргентину твою, — горячо объявил круглолицый Сеня. — И человеку голову не морочь. Он небось по делу пришёл. — И, обращаясь к Виталию, спросил: — Вам кого здесь у нас надо-то?

— Да вот Сопкины тут живут. Гриша нужен.

— О, жених твой, Афанасьевич. К нему, выходит, пришли.

Весёлый Сеня обращался к своему суровому собеседнику так безмятежно и приятельски, словно и не было у них только что никакого спора.

— Это как же понимать? — улыбнулся Виталий. — Чей Гриша жених?

— Так он за внучкой его ухлёстывает, за Галинкой, — ухмыляясь, пояснил Сеня. — Говорят, свадьба скоро.

— Да хватит тебе, балабол, — сердито оборвал его Афанасьевич. — Какая там свадьба, ты что? Я за него и Мурку свою не отдам.

— Вот Муркой своей и командуй, — продолжал веселиться Сеня. — А молодёжь ноне никого не спрашивает. Ещё спасибо скажи, что жениться надумали.

— А свою бы внучку вы за Гришу отдали? — поинтересовался Виталий.

— Нипочём. Он, понимаешь, парень несамостоятельный. С кем поведётся, от того и наберётся. Вот и профессия будет папаши, Петра Евграфовича, и нрав его же.

— А каков его нрав?

— Каков? — переспросил круглолицый Сеня и посмотрел на своего соседа. — Каков, а, Афанасьевич, как ты определишь, одним словом если?

— Так и определю, — просипел тот, по-прежнему опираясь подбородком на палку и хмуро глядя куда-то перед собой. — Лизоблюд, и в узком, и в широком смысле слова. А можно ещё сказать — прохвост.

— Во, видали? — обратился Сеня к Виталию и в свою очередь спросил: — А вы сами откуда будете, если не секрет?

— Да из Гришиного ПТУ, отстаёт он кое в чём.

— А-а, ну да, это, конечно, наблюдать надо. А мы, считай, сто лет соседи с ними, — он уже не упоминал о семнадцатилетнем перерыве. — Меня, значит Семёном Никитовичем величают, ну а его — Иваном Афанасьевичем. Старые московские пеньки, деды и прадеды тут проживали. И на гражданскую и в Отечественную отсюда уходили. — Он покосился на своего соседа и туманно пояснил: — Ну, я это вообще сказать хочу. А если к примеру, то вот Иван Афанасьевич наш.

— И Пётр Евграфович тоже отсюда уходил? — спросил Виталий.

— В гражданскую молод был, а в Отечественную тут кренделя выписывал по причине якобы здоровья, — хмуро сообщил Иван Афанасьевич и, бросив взгляд на Виталия, в свою очередь спросил: — Вас-то как зовут?