Книга Дикари Ойкумены. Книга III. Вожак - Генри Лайон Олди

Минута?

Он и двадцати секунд не просидит.

Где-то зачешется. В спину вгонят осиновый кол. Проснется кашель. Поза закаменеет, потребует смены. Нога за ногу. Нет, колени сдвинуты. Нет, вытянуть ноги вперед. Расстегнуть пуговицу. Застегнуть. Дернуть себя за кончик носа.

Хватит.

Не мучайте его больше.

…однажды я на спор смеялся шесть минут тридцать две секунды подряд. Смеялся по-разному, от хихиканья до хохота. Но смех не прекращался ни на миг. Гомерический, заразительный смех. Слушатели остались довольны. Я – нет. В общей сложности сорок шесть секунд смеха – пять разновеликих порций – были неудачными. Искусственность, наигрыш.

Позор для клоуна.

(из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)

– От Совета Галактической Лиги!

– От Совета Галактической…

– Нет, не так! Подбородок выше, звук посадить на опору! Куда вы торопитесь? Начинайте внятно, мощно, из-за такта…

– От Совета…

– Лучше! Теперь скажите это шире…

– Издеваетесь? Что значит «шире»? Растянуть, как резинку?

– Представьте, что вы на трибуне. Перед вами – площадь. Народу – тьма, яблоку упасть некуда. И вы без микрофона, накрывая площадь одной интонацией: «От Совета Галактической Лиги! Астлане! Братья и сестры…»

– Вы не Страус. Вы – стая ворон. Вами не площадь, вами города накрывать. Ковровым бомбометанием…

– Учитесь, пока я жив. Все, сначала: «От Совета…»

– От Совета…

Сколько роликов он записал? Марк сбился со счета. Умом он понимал, что его голос звучит над кварталами жилых домов Астлантиды, над окраинами и центрами городов, над расположением воинских частей и в местах боевых действий. Но принять это, как факт… Когда госпожа Зеро впервые сказала ему, что придется поработать диктором, Марк решил, что старуха шутит. За имперской безопасностью водилась склонность к таким шуткам, после которых мучаешься бессонницей. Но в тот же день обер-центуриона Кнута едва ли не пинками загнали в студию звукозаписи – минус-пятый этаж представительства, бомбоубежище отдыхает! Перед лицом подвесили облачко наномикрофонов, страстно влюбленных в Марков голос и настроенных на отсечение посторонних шумов, пустили текст на мониторе и велели огласить.

Тут и начались проблемы.

Марк стеснялся. Марк заикался. Марк рявкал, как на плацу. Нёс отсебятину, впадал в ступор. А главное, всё это он делал на унилингве. Чтобы заговорить по-астлански, ему требовался первичный толчок. Пустили Изэль в записи: нейтральные реплики, затем наводящие вопросы, смонтированные оператором. Не помогло – запись стимулировала плохо, вернее, не стимулировала вообще. Марк слушал, понимал каждое слово и ничего не мог сделать. Механизм смены языка – неосознанный рефлекс, зашитый в глухой метафизический чулан мозга – требовал живого собеседника. Иначе Марк слышал астланскую речь, читал на мониторе астланский текст и, даже не замечая подмены, озвучивал ролик на унилингве.

Госпожа Зеро велела привести Изэль. Марк сказал, что если Изэль объявится в студии, то на него могут не рассчитывать. Ерунда, возразила старуха. Дурацкие сантименты. Закрыли тему, наехал Марк. Не обсуждается. Госпожа Зеро оскалила клыки и зарычала. Марк скрежетнул когтями по полу и зевнул во всю пасть. В углу тявкнул лысый Мамерк и заткнулся, когда его облаяли обе конфликтующие стороны.

Компромиссом стал Белый Страус.

Маркиз Ван дер Меер, как вскоре выяснилось, сносно болтал на астланском. Примитив, детский сад, ужасающий акцент, но для первотолчка – вполне достаточно. Язык Белый Страус начал осваивать еще до прилета на Тренг, по собственной методике. Матерый полиглот, он хватал зубодробительные дифтонги, ударения и придыхания на лету, как ласточка – мух. Поначалу, стартуя с подачи ларгитасца, Марк начинал машинально копировать акцент Ван дер Меера, но быстро избавился от этого недостатка.

А звукорежиссёр, этот безымянный гений, подобрал интонационные и тембральные фильтры, превратив Марково блеянье в шедевр ораторского искусства.

– От Совета Галактической Лиги! Астлане! Братья и сестры! Началась борьба за ваше освобождение! Борясь и работая вместе с Ойкуменой, вы создаете свое счастливое будущее! Отказавшись от сопротивления, вы обеспечиваете себе и своим детям…

Фронт проходил через Астлантиду. И все-таки фронт был здесь, в студии. Малой толикой, десятым эшелоном, но лучше так, чем чувствовать себя тыловой крысой. Перед сеансами записи Марк смотрел хронику – не ту дистиллированную водичку, которую по капле цедили визоры, а крепчайший, пропахший дымом концентрат, недоступный широкой общественности. Он восхищался журналистами Ойкумены, вернее, цензорами, дирижирующими из пыльного бархата кулис. Своего рода талант – рассыпать крошки от пирога, да так, чтобы птички клюнули раз, другой, и отворотили клювы. Обратной стороной этого таланта было умение подать жареный кусок дерьма, как телячью отбивную.

«…предлагаем вам сдаться. Мы не хотим кровопролития…» Стрелки́ в ячейках. Снаряд бьет в рубку «Нефилима». «…если вы сложите оружие, никто не пострадает…» Глянцевый ожог земли. В центре – позиции батальона. «…гарантируем, что по окончании боевых действий…» Бьет пулемет. Рычит, захлебывается. «Астлане! Будьте благоразумны!..» Трассеры рвут флаг Лиги. Голограмма неуязвима. «Мы пришли помочь. Пришли сотрудничать…»

Марк был на Тишри.

Голос Марка звучал на Острове Цапель.

* * *

– Это, конечно, не мое собачье дело, – сказал Белый Страус. – Но вы должны больше времени проводить с ней. Теперь можете набить мне морду.

Он глубоко затянулся сигаретой.

– Вам это необходимо в первую очередь. Не верите?

– Идите к черту, – ответил Марк. – Мы видимся каждый день.

– Этого мало. Я старше вас, я лучше чувствую такие вещи. Изэль – ваш якорь. Иначе вы сорветесь, и я даже представить боюсь, куда вас унесет.

Курить поднимались на лифте, во внутренний дворик. Вернее, курил Белый Страус, а Марк стоял за компанию. Лучше здесь, чем в студии, где всё сводилось к одному слову: «каторга». Утилизатор исправно жрал окурки, вентиляция всасывала дым, грядка фикусов создавала уют. Пара лавочек у стены. Чем не рай?

– Я вас не узнаю, – Марк пожал плечами. – Когда мы познакомились на Ломбеджи, я встретил прожженного циника. Помните? «Я – наблюдатель, исследователь. Я и сейчас исследую – например, вас. Эволюция научила вас видеть в человеке раба, но лишила возможности видеть в рабе человека…» Ваши рассуждения бесили меня. Доводили до белого каления. Но я сдерживался, потому что понимал: они неуязвимы. Цинизм, помноженный на опыт – броня круче термосила. И что сейчас? «Она – ваш якорь. Иначе вы сорветесь…» Стареете, маркиз. Делаетесь сентиментальным.

– Старею, – согласился Ван дер Меер. – А знаете, почему?