Книга Идеальный друг - Мартин Сутер

В часовне было холодно. Слабый свет дождливого дня с трудом пробивался сквозь конструктивистские витражи. Единственным, что излучало немного тепла, была крохотная лампочка, привинченная к амвону.

В начале церемонии прозвучала пьеса для виолончели соло. Фабио вспомнил, что Лукас как-то назвал себя атеистом. И никогда не проявлял особой любви к современной виолончельной музыке.

После музыкального вступления к амвону вышел брат Лукаса и нервно зачитал биографию покойного. Потом снова зазвучала виолончель.

Сестра Лукаса продекламировала текст, который Фабио только в самом конце опознал как стихотворение Готфрида Бенна. Она попросила присутствующих почтить память Лукаса минутой молчания. Фабио прочел про себя «Отче наш» и «Аве Мария» и вознес благодарность Господу за то, что Он создал его католиком.

О том, что минута молчания истекла, сообщило очередное выступление виолончели, во время которого кто-то громко зарыдал.

Фабио сидел тремя рядами дальше отца Лукаса и все время видел перед собой его высокую фигуру: даже сидя этот человек был выше всех ростом. Поначалу он еще удивленно озирался вокруг. А потом совсем затих.

Теперь его сотрясали безудержные рыдания.

Фабио успел заметить, как на его плечи с двух сторон легли женские руки. Но тут глаза самого Фабио наполнились слезами.

Сначала он пытался сдерживаться. Но вскоре из его груди вырвался первый всхлип, и Фабио расплакался, как отчаявшийся ребенок. Он не знал, что вызвало его слезы: печаль по Лукасу, досада на безвкусицу церемонии или мысль о неизбежности собственной смерти.

Он не заметил, как люди встали и покинули помещение, бросая на него любопытные косые взгляды. Он опомнился только тогда, когда кто-то обнял его и сунул в руку бумажный носовой платок.

Немного придя в себя, он увидел хлопотавшую вокруг него Сару.

Он шмыгнул носом:

– Черт возьми!

Сара кивнула.

– Где все?

– У могилы.

– А ты?

– А я рада, что у меня есть повод увильнуть.

– Не знаю, что на меня нашло.

– Если уж и на похоронах нельзя больше плакать…

– Послушай, Сара, если вопрос встанет обо мне и ты окажешься в курсе, имей в виду: пусть меня хоронят со священником, служкой, ладаном и какой-никакой латынью.

– Давай выйдем отсюда.

В стояке перед входом в часовню оставался один-единственный зонт. Сара его раскрыла. «Дерьмовая погода», – было написано на зонте.

– Не совсем прилично, я знаю. Просто не нашлось другого. Они заказали поминки в «Зонненфельзе». Ты поедешь?

– Поминки? Нет, я, наверное, не потяну. Будет очень глупо, если я там не появлюсь?

Сара улыбнулась:

– Ты так ревел, что никто на тебя не рассердится.

Под зонтом с неподобающей надписью они прошли к машине Сары.

– Хоть это и не совсем уместно, но я все-таки спрошу: вы уже просмотрели его вещи?

– Только поверхностно.

– И не нашли ничего о докторе Барте?

– Крупное дело?

– Именно.

– Как выглядят эти материалы?

– Научные заметки, статистические подсчеты, протоколы.

– Если мы что-то найдем, я дам тебе знать. Но отдать их я не имею права, понимаешь?

– Да.

Она уже села за руль, когда он спросил:

– Я все еще должен держаться подальше?

– Да. Дай ей время.

Ему не пришлось давать Норине много времени.

Он сидел за компьютером и просматривал электронную почту. Новым было только одно сообщение. Его прислала Бьянка Монти. В конце недели он связался с ней и убедил заглянуть в почту доктора Барта, не найдутся ли там электронные адреса сослуживцев. Она ответила сообщением:

Дорогой Фабио,

я заглянула и ничего не нашла. Похоже, он стер все свои данные. Вчера в «Воскресном утре» я прочла некролог твоего коллеги. Ты хорошо его знал?

Отзовись как-нибудь неофициально.

Бьянка.

Он собрался написать ей пару строк, но тут позвонили в дверь. Сначала он не разобрал имени, произнесенного женским голосом, – домофон искажал звук.

– Кто там?

– Норина!

Он нажал на кнопку домофона, распахнул окно и оправил постель. Снова раздался звонок. Он открыл дверь. Никого. Он снова надавил на кнопку.

– Да?

– Какой этаж?

– Ах да. Второй, номер восемь.

Он вытряхнул пепельницу и убрал валявшуюся на кресле одежду.

Открылась дверь лифта. Он заглянул в ванную, провел пальцами по волосам и открыл входную дверь.

Свет в коридоре не горел. Фабио увидел только ее тонкий силуэт перед освещенным лифтом, а лифт уже снова двинулся вниз. Фабио повернул выключатель, ничего не произошло.

– Я уже пыталась. Наверное, сломался, – сказал ее голос.

Она приблизилась, попала в полосу света, пробивавшуюся из комнаты, и протянула ему руку. Она была в том же сером костюме, что и на похоронах.

– Хорошо, что я тебя застала. Пропуская ее в квартиру, он уловил запах сигарет и жареной картошки. Он забрал у нее мокрый зонт, поискал для него подходящее место и сунул в раковину.

Глаза у нее блестели, от нее пахло вином.

– Мне нужно поговорить с тобой о Лукасе.

– Выпьешь чего-нибудь?

– Что у тебя есть?

– Вода, кола, сок, безалкогольное пиво, красное вино.

Она кивнула.

– Красное.

Бароло – ее любимый сорт красного. Он купил его специально для этого невероятного случая. Он принес бутылку и стакан из кухонной ниши.

– А ты?

Фабио указал на свою голову и мужественно отказался.

– Мне нельзя.

– Ты рассказал мне об этом сюжете, который Лукас якобы у тебя украл. – Она машинально глотнула вина. – Я его об этом спросила.

– И что?

– Он не захотел об этом говорить. Сказал только одно: «Фабио ошибается».

– В каком смысле? Что был сюжет? Что он увел документы? Что держал их под сукном?

– Я и об этом спрашивала. Он не захотел сказать. Сказал, что не может.

– Факты говорят в пользу моей версии. А теперь еще убедительнее. Между прочим, полиция считает… Ладно, оставим это:

– Скажи.

– В тот день, когда меня доставили в больницу, нас с Лукасом видели в «Гурраме». За час до того, как меня в бессознательном состоянии подобрали на конечной остановке Визенхальде, Лукас вызвал «скорую помощь» и отослал ее назад.