Книга Последний варяг - Роман Канушкин

Но иногда даже то единственное око, что могло обозревать с невероятной высоты башни разные дали и разные времена, око, что обозревало здесь границы мира, видело нечто, не желающее вписываться в привычный и несокрушимый ход вещей.

Оракул сна был старше башни. Он пробудился, услышав Зов, который и был его подлинным родителем; он пробудился вместе с первыми Богами, для которых сон и явь ещё не различались и которые потом получат разные имена. И его единственное Око, собственно, то, чем он и был на самом деле, могло становиться оком всех, кто появлялся после него. Юный мир не имел чётких границ, и виной тому были эти первые Боги-дети. Они и были веселы и игривы, как дети. От них оракул получил свою страсть к игре и любопытство, от них познал радость превращений. Они заразили его своей неуёмной любвеобильностью, при помощи которой творили мир и от которой потом, когда Боги состарились и умерли, осталась лишь разрывающая неодолимая похоть. Смерть Богов стала темницей Оракула сна. Но даже здесь, на вершине башни, окутанной мраком, он помнил тот ослепительный мир и мог иногда вырываться из своей темницы. Отсюда он приходил, подчиняясь зову тех, кто ещё жил одновременно в разных мирах, тех, кто ещё помнил о заре эпох. Их почти не осталось, этих пифий древности, в чьём сердце сияло и могло зрить око оракула. Они уже давно стали покидать мир, где умерли Боги; и когда они уходили, их народы уходили вместе с ними в сны. И ещё в одном сердце око закрывалось. Как и эта принцесса Атех, что смогла перехитрить его, но не сможет стать поводырём слепцам. Тогда ещё одно место, где звучал Зов и где мог появляться оракул, исчезнет, закроется. Этих мест на юной Земле было немало, но они давно уже запечатаны новыми Богами. Прах к праху. А место праха — внизу, там, где корабли уже давно никуда не плывут и где глаза на каменных лицах давно уже никуда не смотрят.

Но иногда огоньки человеческих надежд не затухали; более того, они, словно звёздочки, падающие в своём собственном небе, устремлялись сразу к вершине башни. И тогда оку оракула открывались невероятные, удивительные вещи, и оно на миг могло видеть глазами этих падающих на вершину огоньков. И может быть, лишь только ради этих невероятных мгновений и стояла в безбрежном океане башня, окутанная сумраком.

4

Именно сюда, на вершину башни, совершил белый волк свой прыжок. Холод, и мгла, и гнетущая тоска, царившие тут, не пугали его. Он знал, что его путь вовсе не окончен. Впереди ждала тайна, к которой белый волк готовился всю свою жизнь. Но окажется ли она обжигающе-безжалостной и волку суждено лишь осыпаться прахом к основанию башни, или он сможет уйти отсюда, уйти туда, где башня будет больше не властна над ним, зависит от этих самых мгновений.

И вот око, стерегущее пределы мира, смотрит. Становится волком. И видит его глазами.

Волк подошёл к арке. В ней по-прежнему, как и в Олеговом сне, клубилась тьма, и в глубине этой наваливающейся темноты так же вспыхнули светящиеся хищные глаза. Белый волк наклонил голову и негромко зарычал. Светящиеся глаза приблизились. Рык белого волка повторился, он был спокойным и лишь набирал силу. Хищные багряные огоньки глаз остановились, и в густой мгле, словно соткавшись из этой черноты, проступили контуры чудовищной морды. Здесь этот проход охраняла тварь, рождённая мраком.

— Вот ты и пришёл, молодой волк, — раздалось знакомое шипение, в котором лишь угадывался голос человека в сером.

Белый волк зарычал громче.

И вдруг этот чудовищный провал словно выплюнул того, кто в нем таился. Огромный черный волк с белой отметиной на морде, чудовище, превосходящее размером медведя, взревев, опустилось перед белым волком. Три характерных раны тянулись от глаз к пасти чудовища.

Сон Олега оказался вещим. Теперь белый волк знал, кто таился и ждал его в этой темноте.

Оборотень крутанул поднятой вверх громадной мордой, оскалился и показал белому волку страшные клыки:

— Тебе не пройти, молодой волк.

И тогда здесь, на вершине башни, разделяющей миры и времена, прозвучал голос князя Олега:

— Ты ошибаешься. Я больше не молодой волк.

Белый волк поднял свою склоненную к земле голову. Его шерсть засверкала серебром. Вспышка была мгновенной и такой яркой, что чудовище отпрянуло, попятилось. Золотой узелок судьбы, что был на щеке Авося, теперь оказался вдетым в белую шерсть. И словно пятно света от узелка выхватило часть пространства, и в нем стоял белый волк. Мощный и грозный, не уступающий в размере чёрному чудовищу.

Два равных и грозных противника стояли друг против друга, переминаясь на сильных лапах, и оценивающе приглядывались каждый к своему врагу. Вот глаза чёрного чудовища, полыхнув багрянцем, потемнели. Его влажные губы разошлись, обнажая страшный оскал. Белый волк чуть пригнулся на пружинистых передних лапах, под серебристой шерстью заиграли мощные мышцы.

Волки ждали, застыв, словно готовились сделать страшное па в своём смертельном танце. Любое следующее движение могло обернуться мгновенной победой или гибелью. Волки ждали. Стало очень тихо, словно небо над ними набухло рождающимся громом. И за миг, а может быть, одновременно с тем, как сухой треск грохотом расколол пространство, волки, взревев, бросились друг на друга.

Страшные молнии ударили в башню, осветив застывших на миг в прыжке волков.

Они приземлились на лапы и снова кинулись друг на друга. Черное чудовище целило в горло, но белый волк сам повалил чудовище на спину и навис над ним.

— Если в тебе остался человек, — прозвучал голос князя Олега, — прими этот облик. И умрёшь не зверем.

Но чудовище в бешеной ярости кинулось на белого волка, сбрасывая его с себя.

Теперь оба волка медленно двигались по кругу, друг напротив друга, и этот круг неумолимо сжимался.

— Пророчеству не сбыться! — прошипел Белогуб. — Ты останешься здесь.

— Оно уже сбылось, — последовал ответ.

В налитых кровью глазах чёрного волка плескались багряные огоньки.

— Я теперь понял, кто был тенью твоего врага. Это был я. — Взгляд чёрного волка на мгновение застыл, потом он продолжил: — Это я привёл в твой дом сестру и брата рода Куницы, пытаясь отвести беду… И мне очень горько от этого. Как я ошибся! Но я был только тенью. А ведь твой подлинный враг — человек, которого ты назвал сыном. Из-за него всё изменится…

— Он враг лишь твоей ненависти, — услышал Белогуб, и в глазах белого волка мелькнули отсветы нежности.

— Ты защищаешь мир, в котором нам нет места, — прозвучал голос Белогуба, и впервые этот голос был человеческим. — Я лишь пытаюсь спасти…

— Ты залил кровью то, что пытался спасти, — перебил его белый волк.

Чёрное чудовище ударом мощной лапы плеснуло в глаза белому волку пылью, что веками скапливалась тут, на секунду ослепив своего врага. Воспользовавшись удачей, чёрный волк прыгнул на противника, вложив в этот прыжок всю накопившуюся в нем страстную ненависть. Снова ударила молния. Два волка, чёрный и белый, схватились в яростном прыжке, закрыв собой небо. Они словно выросли, стали больше башни, взлетев в непостижимую высь, и на мгновение в этом мире не осталось ничего, кроме сражающихся волков.